Я понял, что нахожусь у цирюльника, к которому наведываюсь каждый день. В день погребения мне пришлось прождать его дольше обычного, поэтому я появился в доме скорби довольно поздно. Семья была недовольна мной за то, что я решил сделать похороны максимально скромными, хотя потом все и согласились, что такое решение было самым правильным. Мое опоздание они восприняли с таким же осуждением. Фраза с плаката, несомненно, имеет двойное значение, ведь она может восприниматься и как просьба о снисхождении (буквально: смотреть сквозь пальцы), словно указывая на мою вину в том, что я не исполнил своего долга перед покойным.
В 1899 г. Фрейд еще не выявил значения реакций на годовщины важнейших событий прошлого, проявляющихся не только в снах, но и в симптоматических действиях. Особенно это касается годовщин чьей-то смерти.
Сейчас я вновь обращусь к ассоциациям Фрейда по сновидению «non vixit»:
«Наряду с неприятными известиями об операции мне была адресована и настойчивая просьба никому о ней не говорить. Это оскорбило меня, поскольку такая просьба предполагала недоверие к моей надежности. Я был вполне уверен, что она исходила не от моего друга, а возникла как результат бестактности или, может быть, чрезмерного волнения кого-то из его знакомых. Но скрытый за ней упрек все же обидел меня, поскольку не был лишен некоторых оснований. Я имею в виду нечто произошедшее со мной в гораздо более ранний период моей жизни. Тогда я как-то проговорился одному из моих близких друзей о том, что говорил про него другой мой приятель. Я еще помню упреки, обрушившиеся на меня тогда. Одним из этих друзей был профессор Фляйшль; имя другого – Йозеф – совпадает с именем фигурировавшего в сновидении моего друга П.».
Ассоциации установили множество связей между мотивами Фляйшля – Панеса и мотивом Флисса: между настоящим, не слишком отдаленным прошлым и ранним детством. Элементами этих связей оказались соперничество, «сплетни», имя «Полина», а также проблемы рождения, болезни, смерти, любви, ненависти и вины.
Ассоциации добавили к сновидению новые фигуры: Брейер, который так же, как и Панес, носил имя Йозеф, тоже был ассистентом при лаборатории Брюкке и так же сыграл видную роль в жизни Фрейда. Кроме того, имя Брейера воскресило воспоминания тех лет, когда Фрейд проявил неосмотрительность и неосторожно спровоцировал ссору между Брейером и Фляйшлем.
Через воспоминания о соперничестве и конфликтах периода работы у Брюкке разнообразные мотивы ассоциаций привели Фрейда к воспоминаниям раннего детства. Память об этих давних событиях была им восстановлена по ходу самоанализа (ср. с письмом от 3 октября 1897 г.). Он вспомнил о своем племяннике Джоне, первом сыне своего старшего брата Эммануила. Джон «исчез», когда его семья переехала в 1859 г. в Англию, в Манчестер. Он «вновь появился» словно «призрак» (как прочие фигуры из сновидения) в 1870 г., когда Эммануил с семьей посетил Вену. Тогда Фрейду было четырнадцать.
В обоих разделах книги о сновидениях, в которых рассматривался сон «non vixit», Фрейд возвращался к мотиву Джона, конкретизируя реконструкцию своего раннего детства (о которой сообщал Флиссу в письме от 3 октября 1897 г.). Фрейд и Джон, согласно Фрейду, до трех лет были неразлучны. Они крепко дружили, что не мешало им драться между собой. В обоих частях Фрейд практически одинаковыми словами говорит, что его дружба с Джоном оказала решающее влияние на все его последующие отношения со сверстниками:
«Все мои друзья были для меня в известном смысле новыми воплощениями этой первой фигуры: они являлись
…Представим всплывающую в памяти или вымышленную картину детских лет… Двое детей спорят о чем-то… Начинается драка. Судя по сновидению я, должно быть, понимал, что был не прав
Фрейд не только описал окольный путь своих ассоциаций, приведших его к мотиву Цезаря и Брута в отношениях к Джону, но и живо обрисовал значительные успехи в преодолении препятствий на пути толкования.
Он пытался отыскать источник, породивший в сновидении фразу «non vixit». Большая отчетливость этих двух слов указывала на их происхождение от зрительного впечатления. Фрейд вспоминал, что видел эти слова на пьедестале статуи императора Иосифа II[144], стоявшей рядом с императорской библиотекой. Надпись гласила:
Saluti publicae vixit non diu sed totus.
[Во имя Родины жил недолго, но до конца.]
Далее Фрейду пришлось проследить, как в явном содержании сна вместо слов «non vivit» – «не живет», появились «non vixit» – «не жил».
«Такая замена, возможно, была обусловлена влиянием другого элемента мыслей сна. Почему-то я обратил внимание, что в этом сновидении по отношению к моему другу П. у меня воедино слились чувства вражды и дружбы. Первые были очевидны, вторые – скрыты; однако и те и другие отразились в одной фразе «non vixit». Поскольку он преуспел в служении науке, я воздвиг ему памятник; но так как он оказался повинен в злом желании (выраженном в конце сна), я уничтожил его. Я чувствую, что последнее предложение звучит как-то по-особому. У этой словесной конструкции должен существовать некий прототип. Но где можно отыскать подобную антитезу, такое сосуществование столь противоположных чувств по отношению к одному и тому же человеку? Каждое из них претендует на полную обоснованность, но при этом не отрицает другое. В литературе существует лишь единственный пример такого рода, вызывающий у читателя незабываемое впечатление: это оправдательная речь Брута в «Юлии Цезаре» Шекспира».
Этим окольным путем Фрейд пришел к ассоциативной связи между Юлием Цезарем и своим племянником Джоном. Фрейд понял, что «во сне выступал в роли Брута», и продолжал:
«Если бы я только мог в содержании сна найти дополнительное подтверждение… Насколько мне известно, мой друг Фл. никогда не бывал в Вене в июле. Однако месяц июль назван в честь Юлия Цезаря. Следовательно, с полным основанием он может выступать связующим звеном с мыслью, что я играю роль Брута».
Это последнее предложение первой части толкования. Оно весьма существенно по следующим причинам:
a) Вторая часть толкования сна «non vixit» началась с «побудительной причины сна» – операции Флисса и его настоятельной просьбы, чтобы о ней никто не узнал. Эти мотивы через мотив сестры Флисса Полины и «сплетничанья» привели непосредственно к воспоминаниям о детской триаде Джона, Фрейда и его племянницы Полины и о соперничестве за должность при институте Брюкке – в связи с чем там появился образ другого Йозефа – Брейера.