Я бы так хотел дать тебе то, чего ты не имеешь: свободную голову, но ты знаешь, что это невозможно. Незавершенность твоих открытий ничуть меня не беспокоит. Ты знаешь, я не сомневаюсь; я реагирую, наслаждаюсь, изумляюсь и полон ожиданий. Время ношения[137] скоро окончится. Возможно, состояние Иды должно тебя утешить. К сожалению, отпуск тоже [скоро окончится]».
Это письмо указывает на новый успех в самоанализе Фрейда. Он относился к себе с той же беспристрастностью, как аналитик к пациенту, от которого не ожидается появления новой важной информации. Он не потерял уверенности в себе и с гордостью говорил о собственной гибкости. Акцент, сделанный Фрейдом на необходимости не ограничивать свободу выражения в переписке с Флиссом, обнаруживает его неизменную искренность.
В том же письме, где Фрейд назвал своего друга «Кеплером биологии», он также выразил свое сочувствие и грусть из-за того, что не может вернуть Флиссу: «свободную голову». Хотя Фрейд имел в виду повторяющиеся головные боли Флисса, которые вскоре потребовали проведения очередного хирургического вмешательства, эту фразу можно понять и так, что Фрейд сожалел о невозможности вернуть Флиссу ясность ума.
В письме, написанном позже, во время отдыха, Фрейд сообщил, что наконец понял «одну вещицу!» – значение промашек, равно как и способы их истолкования методом свободных ассоциаций. Так он обнаружил новый путь к «Бессознательному», приведший к созданию «Психопатологии обыденной жизни». Первая проанализированная им таким образом промашка касалась забывания имени немецкого поэта Юлиуса Мосена. Юлиус – имя брата Фрейда, умершего 15 апреля 1858 г.
Период с июня 1898 г. и до конца этого года стал не только порой самоанализа Фрейда и консолидации его идей, но также и временем новых открытий (таких, как открытие психических корней промашек).
Основной интерес Фрейда был по-прежнему связан с его книгой о сновидениях. Работа над ней продвигалась рывками, прерываясь долгими периодами застоя. 6 июня он констатировал, что дело застопорилось из-за сложностей формулирования «психологии». Тем не менее две недели спустя он сообщает, что работа практически закончена, «написана словно во сне», но «не подходит и не предназначается для публикации». Как бы то ни было, всего двумя неделями позже Фрейд представил Флиссу черновик, который был «полностью скопирован с бессознательного».
Остаток года стал весьма непродуктивным. Фрейд погрузился в сомнения. Например, 23 октября 1898 г. он писал:
«Книга снов не претерпевает изменений… пробел в психологии, равно как и другой пробел, оставшийся от полностью проанализированного примера[138], препятствует ее завершению, и пока я не могу преодолеть эти препятствия… Если прояснение нескольких вопросов, требующееся для объяснения неврозов, подразумевает такие затраты сил, времени и сопровождается столькими ошибками, то как я могу даже надеяться понять целиком всю психическую активность, на что одно время я заносчиво рассчитывал».
И все же другая часть личности Фрейда была убеждена в своей гибкости, о которой он сообщал в одном из писем. Годом позже он выразил эту уверенность во фразе: «Его качают волны, но он не тонет»[139].
В пору, когда Фрейд писал это письмо, в его отношении к Флиссу стал назревать еще один кризис. Он проявился сперва в сновидении, обозначившем веху в его анализе и мастерстве толкования снов.
Глава 5
Сны и смерть
Вина выжившего: Сон «Non vixit»
«Толкование сновидений» по многим соображениям является важным источником биографической информации. В этой работе Фрейд сообщал о своих снах и истолковывал их. Он указывал, что эта работа выступала существенной частью его самоанализа (1900).
С помощью материалов переписки с Флиссом стало возможным установить даты многих снов, о которых Фрейд говорил в своей книге. Мы можем проследить сложное взаимодействие успешного толкования сновидения, обычно появлявшегося, когда наконец завершался мучительный период застоя в работе. Тогда и возникали новые воспоминания, а за ними и новые проблески понимания, новые сопоставления недавних открытий с материалами, появлявшимися в анализе пациентов Фрейда, «углубленных» толкований им собственных снов и т. д. Фрейд неоднократно отмечал в «Толковании сновидений», что его откровения о собственных снах не должны вторгаться в сферу частной жизни фигурировавших в них прочих людей. Потому он не стал публиковать все свои толкования. Из материалов переписки с Флиссом мы узнаём, насколько больше ценного Фрейд сумел обнаружить в сновидении в 1899 г., чем в 1895 г. Очевидно, что к 1899 г. ассоциации Фрейда к снам смогли добраться до совершенно забытых (вытесненных) воспоминаний раннего детства и связать их с событиями, конфликтами и желаниями позднейшего времени. Во время же своего первого систематического толкования сна в 1895 г. он еще не обладал необходимым инструментарием для столь углубленного анализа.
Во время работы над этой книгой Фрейд еще не осознавал всех аспектов нараставшей двойственности в его отношении к Флиссу. Тем не менее она проявлялась в снах, где могла принимать самые различные маскирующие обличья, тем самым оставляя Фрейда в неведении относительно истинной силы конфликта[140].
По ходу изложения я попытаюсь показать, что такое недоосознание, неудача в «проработке» переносоподобных текущих конфликтов, имевших истоки в раннем детстве, обусловили специфику проявления и устойчивость навязчивого предрассудка Фрейда. Этот предрассудок заставлял его зацикливаться на якобы предопределенной продолжительности его срока жизни. Все подобные сны объединены единым мотивом – «виной выжившего».
Чтобы рассмотреть эту группу снов, я временно отойду от хронологической последовательности. Некоторые из них станут более понятными, если мы изучим их в свете данных опубликованной и неопубликованной переписки с Флиссом.
Осенью 1898 г. Фрейду приснился сон, известный под названием «non vixit», и этот сон был им глубоко проанализирован. В «Толковании сновидений» Фрейд сообщает о нем следующее:
«Я пришел ночью в лабораторию Брюкке и, услышав легкий стук в дверь, открыл ее профессору Фляйшлю. Тот вошел в компании нескольких незнакомцев. Обменявшись со мной парой слов, он уселся за свой стол. После этого начался второй сон. Мой друг Фл. [Флисс] в июле проездом был в Вене. Я встретил его на улице беседующим с моим [покойным] другом П. и отправился с ними куда-то, где они сели друг против друга, а я разместился между ними, заняв узкую сторону стола. Фл. говорил о своей сестре и сообщил, что через сорок пять минут ее не стало, добавив что-то вроде «это был предел». Так как П. не смог его понять, Фл. повернулся ко мне и спросил, много ли я рассказывал о нем П. После этого, обуреваемый странными чувствами, я попытался объяснить Фл., что П. [совсем не может ничего знать, поскольку его] нет в живых. Однако то, что произнес, – и заметил свою ошибку – «non vixit». Тогда я пристально посмотрел на П. Под моим взглядом он побледнел, очертания его фигуры расплылись, глаза болезненно посинели, и, наконец, он растворился в воздухе. Я оказался очень рад этому и понял, что и Эрнст Фляйшль тоже был призраком. Я нашел весьма возможным, что такие люди существуют, только пока их присутствие не вызывает ни у кого возражений, и могут исчезнуть, если это представляется кому-либо желательным».