Мессианизм всегда ведет к насилию над людьми

И большевизм, и итальянский фашизм, и национал-социализм Гитлера, обращал внимание Николай Бердяев, объединяет мессианизм, претензия на выражение своим учением смысла истории (марксисты говорили о закономерности человеческой истории), объединяет претензия придать не только новое содержание человеческой истории, но и переделать самого человека. Не забывайте, Гитлер считал, что его миссия состоит в том, чтобы спасти от марксистских интернационалистов чувство нации, понятие «нация». И это еще одно свидетельство того, что фашизм был порожден революционным марксизмом, марксистской идеей уничтожения нации.

Муссолини излагает суть, кредо своего фашизма языком Карла Маркса, фашизм, как он пишет, «стремится переделать не форму человеческой жизни, но ее содержание, самого человека, характер, веру»[98]. Если для большевиков «подлинная история», уход от предыстории начинается с победы «диктатуры пролетариата», с его всевластия, с того момента, когда к пролетарской партии приходит «руководящая и направляющая роль»[99], то для Муссолини как бывшего социалиста, марксиста, очевидно, что мессианизм в идеологии неизбежно ведет к тоталитаризму в политике, к подчинению всей жизни общества «высшим ценностям», а потому фашизм по природе «тоталитарен». Фашизм, говорил Муссолини, допускает только ту свободу, которая связана со «свободой» государства, а потому «фашизм тоталитарен», как фашистское государство. И у марксистов свобода превращается в подлинную свободу, когда она становится осознанной необходимостью, когда она отражает закономерность истории, то есть служит победе пролетариата, является «объективной необходимостью». Для Муссолини было очевидно, как и для Ленина, что «сверхцентрализм», железная дисциплина в партии в случае ее победы, с того момента, когда она становится руководящей и направляющей силой всего общества, переносится на все общество. Понятия «централизм», «дисциплина», «коллективизм» на страницах «Третьего пути» Муссолини используются столь же часто, как на страницах работ Ленина накануне и в годы его большевистской революции.

Фашизм был близок большевизму в его крайне негативном отношении к буржуазному индивидуализму, к буржуазной демократии с ее количественным подходом к политике. Наши нынешние защитники непреходящей моральной ценности советского строя забыли, чему их учили на лекциях по истории КПСС, забыли, что тот «чудовищный централизм», присущее Ленину «стремление придать неограниченную власть, право неограниченного влияния на все»[100], в чем меньшевики обвиняли Ленина, действительно вытекало из сути марксизма, из его веры, что можно целиком и полностью вытеснить «стихию» из общественной жизни, целиком и полностью подчинить ее указаниям единственно верного «научного социализма». Сама исходная идея марксизма, идея вытеснения случайностей, переноса военной организации не только на производство, но и на общественную жизнь, неизбежно вела к сверхцентрализации, к тому, что уже Муссолини называл тоталитарной организацией национальной жизни.

Именно в силу уникального характера власти в будущем обществе (у Ленина социалистической власти, а у Муссолини фашистской власти), ставящей во главу угла кооперацию интересов всех сословий и уникальности ее задачи всецело подчинить жизнь людей так называемым общественным, коллективным интересам, она может быть доверена только избранным, то есть людям, отличающимся не просто знаниями, квалификацией, но и особой сознательностью, людям, всецело разделяющим идеалы правящей партии. Парадокс, на который у нас мало кто до сих пор обращает внимание, что большевизм и фашизм проповедовали идею новой аристократии, власти избранных, власти привилегированных групп общества. На самом деле, как показала история СССР, история фашистских государств, равенство было только для тех, кто был внизу, кому в силу «недостаточной сознательности» не надлежало быть у власти. И надо признать, здесь меньшевики были правы. Они во всем оказались правы. Ленинское учение об особой роли в пролетарской революции избранных, «передовых отрядов» рабочего класса несло в себе опасность будущего раскола не только среди рабочего класса, но и внутри будущего социалистического общества. Но Ленин, как противник буржуазной демократии, как позже и Муссолини, как противник количественного подхода в политике, настаивал на том, что нет единого рабочего класса с равными правами в политике, что надо видеть разницу между передовым отрядом рабочего класса (для Ленина это были сторонники революционного, «военного ниспровержения буржуазного общества) и остальными «широкими слоями» рабочего класса, которые являются неизбежными жертвами бесконечного раздробления и отупления капиталистического буржуазного общества. «Ведь нельзя же смешивать, в самом деле, партию как передовой отряд рабочего класса со всем классом», – настаивал Ленин. Для него было очевидно, что «отупление» неизбежно будет тяготеть над очень широкими слоями «необученных», неквалифицированных рабочих[101]. Гитлер, как следует из процитированного выше отрывка из его «Майн кампф», тоже связывает успех своей «истребительной борьбы» с избранными, с «решительными бойцами».

В силу сказанного очевидно, что фашизм, как и большевизм, были партиями меньшинства, требующими неограниченной власти над большинством населения своих стран. Муссолини требовал отличать права авангарда партии, то есть меньшинства, еще и по моральным соображениям. Ведь оно, меньшинство, активисты партии, первыми пошли за ним, Муссолини, рискуя жизнью. А большинство с его низким «уровнем многих», занимало выжидательную позицию. На самом деле, настаивал Муссолини, народ не есть «большинство», а те «немногие», которые олицетворяют в своем «сознании и воле» животрепещущую идею фашизма. «Фашизм, – настаивал Муссолини, – против демократии, приравнивающей народ к большинству и снижающей его до уровня многих». Напротив, идея фашизма, с точки зрения Муссолини, «осуществляется в народе через сознание и волю немногих, даже одного, и, как идеал, стремится осуществиться в сознании и воле всех»[102].

Отсюда, кстати, об этом писал Бердяев, снова сползание к неизбежному тоталитаризму, «принципиальное оправдание диктатуры, тираническое господство меньшинства, истинных носителей чистой социалистической идеи» над «большинством, пребывающим во тьме». И, действительно, обращает на себя внимание, что сама характерная для большевиков, вообще для марксизма претензия на знание абсолютной истины, и отсюда и претензия на всевластие, неограниченную власть неизбежно ведет уже к социалистическому самодержавию, к нетерпимости, к подавлению тех, кто мыслит иначе, не признает его социалистическую, абсолютную истину. Марксистский социализм, писал Николай Бердяев, «принципиально нетерпим и эксклюзивен, он по идее своей не может предоставить никаких свобод своим противникам, инакомыслящим»[103].

Кстати, Октябрь и последовавшая кровопролитная гражданская война в России полностью подтвердили предвидение Сергея Булгакова, что мессианизм марксистского учения о пролетарской революции, учения Карла Маркса о неизбежности страшного суда над капиталистической цивилизацией, его учение о «непреодолимой пропасти» между «облеченным высшей миссией пролетариатом» и «общей реакционной массой» неизбежно приведет к тому, что «ноты классовой ненависти» полностью вытеснят из коммунистической практики «идеалы всечеловеческой любви»[104]. Учение о коммунизме, как оно изложено в «Манифесте Коммунистической партии», действительно было атеистической интерпретацией христианского учения о конце света накануне второго пришествия Христа. Стилистика «Манифеста Коммунистической партии», утверждающего, что у «пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять, они должны разрушить все, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность»[105], уничтожить религиозное чувство, семью, торговлю, дом как частный быт, право наследования, «идиотизм деревенской жизни», абсолютно совпадает с апокалиптическими картинами Откровения Иоанна Богослова. «И детей ее поражу смертью», «И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть“, и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными»[106].

И когда Гитлер говорил, что марксизм является «учением, всецело направленным на разрушение всего человечества»[107], то он как консерватор был прав. Марксизм действительно является учением о разрушении той частнособственнической цивилизации, которая была и которая существует до сих пор. Если вы коммунист, ненавидите капитализм, мир частной собственности, верите в возможность абсолютного равенства, то для вас марксизм является учением о созидании прекрасного будущего. Но если вы консерватор, просто реалист и понимаете, что без частной собственности, рынка, социальных различий мир не может не только существовать, но и развиваться, то для вас марксизм действительно является учением, враждебным существованию человечества. Гитлер при всей свой антисемитской психопатии во всем, что касается экономики, обладал куда более здравым смыслом, чем большевики.

И снова никуда не уйти от того факта, что болезненный мессианизм Гитлера с его болезненным антисемитизмом является прежде всего реакцией на коммунистический мессианизм, который заявил о себе в полный голос после ленинского Октября, после создания III Интернационала. Если марксисты покушаются на понятие нации и ценность национального государства, то мы, национал-социалисты, говорит Гитлер, будем «говорить о высокой миссии немецкого народа на этой земле… Миссия эта может заключаться только в создании такого государства, которое будет видеть самую высшую свою задачу в сохранении и поддержке еще сохранившихся наиболее благородных частей нашего народа, а тем самым всего человечества»[108].

Об общих чертах этнического геноцида с классовым

До большевиков история Европы уже знала безумие зверской расправы со своими соплеменниками. Примером тому – гражданская война во Франции во время революции 1789–1793 годов, расправа якобинцев с восставшей Вандеей. Но до большевиков не было такого, чтобы один из лидеров победившей в гражданской войне партии не из мести, а во имя якобы «великих исторических целей» призывал к физическому уничтожению миллионов людей. Все-таки Гитлер готовил «решение основного вопроса» из-под полы, не придавая публичной огласке свои преступные античеловеческие планы. А вот соратник Ленина Григорий Зиновьев вслух и открыто говорил, что большевики пришли к власти, чтобы уничтожить миллионы людей. Вот что он сказал в своей речи на партийном собрании в Петрограде 17 сентября 1918 года: «Из ста миллионов населения советской России мы должны привлечь на свою сторону девяносто. С прочими нам не надо говорить, их надо уничтожить»[109]. И если посмотреть статистику, то из тех «22 миллионов эксплуататоров», которые были в России в 1913 году (среди них было 17 миллионов кулаков), многие и многие миллионы были просто физически уничтожены. Все произошло, как и обещал Григорий Зиновьев. Идея коллективной ответственности, рожденная якобинской революцией, лежала в основе так называемого «плебейского» революционного террора. Но после появления учения Карла Маркса об «отживших», обреченных историей умереть классов она, эта теория коллективной ответственности, приобрела апокалипсический, вселенский характер. И соратник, и друг Ленина Григорий Зиновьев выразил в прямой и открытой форме эту претензию от имени прогресса решить судьбу миллионов людей. Марксизм породил право лидеров революционной партии решать судьбу, вопрос жизни и смерти миллионов людей. После победы Октября жизнь, образ жизни, ее уклад уже целиком зависели от того, какие чертики засели в головах руководителей большевистской партии.

И здесь надо проводить различия между геноцидом мирного населения во имя военных целей, во имя ускорения военной победы, от геноцида населения во имя идеологических целей или во имя завоевания жизненного пространства для своего народа путем истребления другого народа. Фактически англичане и американцы еще до открытия в июне 1944 года второго фронта вели полномасштабную войну, войну на уничтожение в виде воздушных налетов против населения Германии вообще. Их жертвами, как пишет тот же Эрнст Нольте, стали 700 000 человек, погибающих при доселе невообразимых муках тактики «выжженной земли», которую у себя в СССР проводил Сталин во время наступления немцев в 1941–1942 годы. Эта тактика была вызвана военной необходимостью. После его стратегических просчетов, допущенных в начале войны, приведших к гибели миллионов людей, спасти страну и армию можно было только чрезвычайными мерами. Но она, конечно же, была и своеобразным геноцидом против собственного населения. Эта тактика вела к тому, что без крова и средств существования оставались не столько наступающие немцы, за которыми не поспевал, но все же шел тыл, но прежде всего местное население. Тактика выжженной земли вела к тому, что без дома и средств существования, без выращенного урожая оставались прежде всего советские люди. По этой причине, как рассказывал во время научной конференции, посвященной семидесятилетию начала войны с фашистской Германией, проводившейся в 2011 году в нашем бывшем ИЭМСС АН СССР, профессор Е. А. Ануфриев, служивший в диверсионных группах, обеспечивавших эту стратегию выжженной земли, а потом в СМЕРШе, многие командиры во время боев под Москвой осенью 1941 года отказывались сжигать дома своих, советских крестьян. Рисковали попасть под суд, быть расстрелянными, но не могли сами оставлять своих сограждан без средств к существованию. И самое страшное, о чем говорил ветеран войны Ануфриев: многие миллионы из тех 27 общих миллионов жертв войны погибли именно в результате проводимой нами тактики выжженной земли. Советская авиация перед наступлением бомбила советские города, в которых были расквартированы немецкие войска. Еще недавно, когда российские историки Второй мировой войны не боялись обвинений в «очернительстве», они рассказывали в телевизионных передачах, посвященных событиям 1941–1945 годов, что массовые бомбардировки жилых зданий Сталинграда в начале 1943 года во имя того, чтобы принудить Паулюса, засевшего в окруженном советскими войсками городе, к сдаче в плен, привели к гибели тысяч советских граждан.

Руководитель специальных диверсионных групп, сотрудничавших с партизанами на оккупированных территориях, ветеран гражданской войны Илья Старинов в своих мемуарах оценивает приказ Сталина превратить Подмосковье в «снежную пустыню» не просто как «дикий и бесчеловечный» приказ, который, по словам Ильи Старинова, на самом деле «гнал русских на мороз», но и как вредный в военном отношении. Подобная тактика не просто «обрекала на смерть местное население, но и приводила к высыханию у него желания участвовать в сопротивлении немцам, в партизанском движении». Илья Старинов в своих мемуарах напоминает, что до приказа о «выжженной земле» в Ленинградской области было 18 тысяч партизан, а после приказа осталось всего три тысячи. На Украине до приказа о «выжженной земле» действовало 30 тысяч партизан, а к весне 1942 года осталось всего четыре тысячи. И самое страшное, по словам Ильи Старинова, состоит в том, что тактика «выжженной земли» подтолкнула многих на сторону немцев. Люди, и прежде всего крестьяне, пошли в полицаи, чтобы спасать от огня свои дома. Илья Старинов утверждает, что общее число полицаев у русских, украинцев и белорусов приближалось временами к миллиону.

Нынешняя украинская, окончательно антисоветская власть к «военным преступлениям» советской армии во Второй мировой войне относит, наряду со взрывом плотины Днепровской ГЭС в 1942 году, который унес жизнь не только нескольких тысяч наступающих немцев, но и несколько тысяч жизней красноармейцев, не успевших уйти от линии обороны, и гибель нескольких десятков тысяч мирного населения, жителей центра Киева, которые погибли во время пожаров, организованных теми же диверсионными группами перед вступлением немцев в город, и т. д. и т. п. Готовность Сталина и нашего командования жертвовать жизнями своего собственного населения во имя военных целей, во имя нанесения даже незначительного ущерба противнику, шла у него не столько от коммунистического мессианизма, сколько от нашего русского пренебрежения к человеческой жизни, и прежде всего жизни собственного населения. К сожалению, мы не жалели свое население и в царское время. Понятно, что и французы, и англичане, будь они на нашем, советском месте, оставили бы окруженный Гитлером Ленинград, лишь бы не дать умереть от голода миллиону своих соотечественников. Но у нас, у русских, особая русская логика ведения войны. Никто, кроме СССР Сталина, во время Второй мировой войны не отказывался от выполнения Гаагского меморандума о военнопленных, который гарантировал им жизнь после того, как они сдали своему врагу оружие.

Но геноцид классовый, когда людей убивают во имя скорейшей победы коммунистической идеи, или геноцид этнический, когда пытаются истребить народ во имя победы арийской расы, во имя болезненного антисемитизма потерявшего разум вождя, все же несет в себе куда больше человеконенавистничества, чем геноцид во имя победы в войне. И надо сказать, что в геноциде армян во время Первой мировой войны, что бы ни говорил сегодня Эрдоган, близкая Гитлеру идея «расчистки» территорий от другого народа превалировала над военными соображениями – уничтожить народ, симпатизирующий противнику. Проводимая Лениным и, кстати, уже после гражданской войны политика террора против «реакционного духовенства» была вызвана не столько военными, сколько идеологическими причинами. Речь уже шла, как позже у Гитлера, о расчистке почвы от «сорняков истории», от идеологических «сорняков». Но надо здесь же сказать, что правда состоит в том, что геноцид Гитлера был вызван, как оказалось, не столько идеологическими соображениями, желанием спасти мир о «коммунистической чумы», сколько элементарной варварской жаждой новых земель, желанием расчистить завоеванные территории от мешающего продвижению немцев на Восток населения. Еще в «Майн кампф», которую Гитлер писал в первой половине 1920-х годов, он говорил о русских как о «великой нации». А уже в начале войны с СССР Гитлер говорит о русских как на 80 % монголах, которых нужно уничтожить. В январе 1941 года Гиммлер в одной из речей в Вевельсбурге сказал, что на Востоке надо уничтожить тридцать миллионов человек. Речь в данном случае шла прежде всего об уничтожении поляков. Попытку уничтожения польской интеллигенции Гитлер начал осуществлять сразу, еще в сентябре 1939 года, с расстрела профессоров Краковского университета.

И нельзя не согласится с теми, кто полагает, что это соединение политики и философии смерти, политики уничтожения миллионов людей с мировоззренческими задачами, с различного рода мессианизмом начинается с большевизма. Никто раньше в истории человечества не говорил, как это делал тот же Григорий Зиновьев, что те «десять миллионов», которым их особая, решающая «всемирно-исторические задачи» власть «не имеет, что сказать, должны быть уничтожены». Повторяю, что отличие Гитлера от вождей большевизма состоит в том, что он все же о своей жажде уничтожать десятки миллионов людей говорил только в приватных беседах. У Григория Зиновьева, у той же «ленинской гвардии» было в этом смысле преимущество перед Гитлером, все же их вера, во имя которой они намеревались убить десятки миллионов людей, выглядела более импозантно, чем примитивный гитлеровский расизм.