Отец Сергий Булгаков о родстве большевизма и национал-социализма
Сергей Булгаков еще в 1904 году в своей работе «Карл Маркс как религиозный тип» обратил внимание на то, что на самом деле в учении Карла Маркса об исторической миссии пролетариата ничего оригинального нет. Он просто на место идеи Израиля как «избранного народа» ставит пролетариат. И Карл Маркс оправдывает «революционный терроризм» пролетариата якобы спущенной ему сверху историей миссией перевести человечество от «предыстории» к подлинной истории, к коммунизму. И, собственно, как только появляется фашизм, Сергей Булгаков видит в нем новую форму идеи «избранного народа».
Сергей Булгаков, когда на политической сцене появился национал-социализм Гитлера, приходит к неожиданному для себя выводу. Парадокс истории состоит в том, обращает внимание Сергей Булгаков, что и антисемитизм Гитлера, и в свое время воинственный атеизм Карла Маркса являются на самом деле пародией на древнеиудейский мессианизм Ветхого Завета. Сергей Булгаков напоминает, что все виды социального утопизма Средневековья и Нового времени (последним из которых, по мнению Сергея Булгакова, является национал-социализм Гитлера) выросли из древнего иудейского мессианизма. «Расизм, как национал-социализм, в котором одновременно и с одинаковой силой подчеркиваются оба мотива, и социализм… и национализм… – настаивал Сергей Булгаков, – не что иное, как пародия и вместе повторение или по крайней мере вариант на тему иудейского мессианизма»[57]. И на самом деле, обращал внимание Сергей Булгаков, мессианизм большевиков как наследников Карла Маркса, их обещание создать тысячелетнее царство равенства и интернационализма с философской точки зрения ничем не отличается от обещаний Гитлера и Розенберга создать тысячелетнее царство арийской, избранной расы. Гитлер просто вместо детей Израиля как избранного народа ставит арийскую расу.
Идеологи национал-социализма, развивает свои мысли Сергей Булгаков, в частности Розенберг, находят национальный иудаизм как в Талмуде, так и у Маркса и вообще у всяческих представителей социализма и большевизма. Но при всем при этом они не понимают, пишет Сергей Булгаков, что их «фюрер» со своим национал-социализмом является тоже повторением образа мессии, очередной исторической пародией на претензии иудейского мессианизма. «Вообще, – подводит итог исследованию этой проблемы Сергей Булгаков, – социальный утопизм разных оттенков в наши дни является своеобразной дегенерацией древнего иудейского мессианизма, в котором мессия является социально-революционным вождем, имеющим осуществить земное царство, Zukunftstaat. Своего рода „фюрер“ национал-социализма на почве иудаизма. В этой последней роли и выступали в разные времена разные претенденты лжемессианства, например Баркохба… и в наши дни Маркс, который, впрочем, отличается от своих предшественников своей исключительной религиозной слепотой и духовной тупостью в своем материализме. В этом смысле духовно он стоит, конечно, неизмеримо ниже своих предшественников, невзирая на свою „научность“, впрочем, тоже совершенно мнимую»[58].
Во время чтении работы Сергея Булгакова складывается впечатление, что новые для него как религиозного философа проблемы национал-социализма – это только повод для того, чтобы еще раз обратить внимание на исходную «зверскую» природу большевизма, на исходную «дьявольскую», «сатанистскую» природу этих родственных по духу идеологий. «Итак, – пишет Сергей Булгаков, – еще раз повторяем: германский расизм воспроизводит собою иудейский мессианизм, который является противником и соперником христианства уже при самом его возникновении… При этом от коммунистического интернационализма он отличается своим национализмом, от национальных же движений, свойственных и нашей эпохе, – революционным своим национализмом. Фюрерство же, как личное воплощение в „вождя“ духовного движения в некоем цезаризме народных трибунов, является как бы исторической акциденцией, которой как будто могло бы и не быть. Но его наличие довершает сходство и родство современного расизма и фашизма с иудейским мессианизмом. Место прежних „помазанников Божиих“ на престоле „Божией милостью“ заняли теперь вожди на трибуне волею народною: Гитлер, Муссолини, Сталин – одинаково, хотя и с различием оттенков. Их своеобразный мессианизм неудержимо приближается к абсолютизму и деспотизму партии, объявляющей свою волю волею народною… Таков большевизм и таков же расизм. И это соединяется с оборонительно-завоевательными тенденциями нового мессианства»[59].
Интересно, что Сергей Булгаков, вскрывающий общие философские корни и большевизма, и гитлеровского мессианизма именно в те дни, когда решалась судьба СССР во Второй мировой войне зимой 1941–1942 годов, погружаясь в мистику человеческой истории, предвидит не только неизбежное поражение гитлеровцев в этой войне, но и последующую
Но «насильничество, – писал Сергей Булгаков, – может внушать только страх, а не любовь, в таком отношении – как это ни покажется неожиданным – расизм имеет большую аналогию с большевизмом. Оба они способны до времени увлекать и опьянить внешними успехами и государственными достижениями, но это здание, как построенное на песке, может рушиться от внешнего толчка, как не имеющее в себе внутренней связанности»[60]. Не может быть, настаивал Сергей Булгаков, чтобы большевизм как «сатанистское насилие над русским духом», «как деспотическое насилие над нашей родиной, сопровождаемое ее развращением», был вечен, не был бы отброшен, разрушен им же, «русским духом».
Вера в возрождение «русского духа», который отбросит это чудовище – большевизм, у Сергея Булгакова сильна, как и у Ивана Ильина, Петра Струве, Николая Бердяева.
Большевизм, так же как и расизм, национал-социализм, с точки зрения Сергея Булгакова, погибнут, ибо они «равно бесплодны и бездарны». Поэтому, развивает свои мысли Сергей Булгаков, «когда придет час освобождения от большевизма, оковы его спадут, как внешнее бремя, как татарское иго, как власть завоевателей, как тяжелый кошмар истории, сила разрушения, которая сама по себе оставит лишь пустоту. Порода комиссаров в своем зверином образе, поскольку она выражает русскую стихию, есть порождение варварства, которое… упразднится в истории бесследно»[61].
«Гордость Великой Победой 1945 года» и осуждение «преступлений большевизма» могут сосуществовать в русской душе
Особая тема – в какой мере оправдались предсказания Сергея Булгакова о «бесследном» исчезновении большевизма, исчезновении культа насилия из русской души после распада советской системы. На мой взгляд, Сергей Булгаков, в отличие от Николая Бердяева, недооценивал силу и живучесть большевизма, ментальные предпосылки победы большевиков. Для Сергия Булгакова большевизм был прежде всего внешним насилием над его Родиной. Для него большевизм – такая же форма насилия, как и возможное, правда, временное, насилие национал-социализма на оккупированных территориях СССР. С точки зрения Сергея Булгакова, совсем не случайно национал-большевик Сталин нашел накануне войны общий язык с национал-социалистом Гитлером, но не с либерал-консерваторами Черчиллем и Рузвельтом. И, кстати, о чем также не говорится в нашей литературе о Второй мировой войне, что окружение Гитлера, руководители министерства иностранных дел Германии в своих беседах с представителями СССР в Берлине выводили необходимость пакта о ненападении между нашими странами из родственной большевизму и национал-социализму враждебности к капитализму и капиталистической демократии. На этом, кстати, со времен переговоров о предстоящей договоренности между СССР и Германией говорил руководитель экономико-политического отдела иностранных дел Германии на беседе с атташе посольства СССР в Берлине Астаховым. А Риббентроп в своем письме Молотову накануне подписания пакта о ненападении прямо говорил, что «капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как для Германии, так и для СССР»[62]. В беседе с одним из немецких дипломатов в середине тридцатых годов министр иностранных дел Литвинов сказал, что Советский Союз видит, что Германия обращается со своими коммунистами так, как Советский Союз вел себя в отношении врагов своего государства[63].
Так что у Сергея Булгакова было более чем достаточно оснований утверждать, что «парадоксия обоих видов национал-социализма, черного и красного, националистического и интернационального такова, что оба они сближаются, и в известной мере и отождествляются, как деспотическое насилие над нашей Родиной, сопровождаемое ее развращением: Гитлер – Розенберг – Сталин – Троцкий в их тождестве. Большевизм есть сатанинское насилие над Русским домом. Он развивался в благоприятной среде русского варварства, унаследованного в многовековой истории как жертва европейской катастрофы, общеевропейского банкротства. В этом состоянии и Россия перестала быть сама собой, извратив свой лик, утеряв свое собственное естество, именно свою женственность, которую подменила солдатчиной и интернациональным комиссарством, этой духовной клоакой для всех отбросов Европы»[64].
Но все дело в том, что не учитывал Сергей Булгаков, что «русское варварство», которое для него является средой, благоприятствующей победе большевиков, не может исчезнуть сразу же после распада политической системы, созданной большевиками. Тем более что система смерти, о которой он говорил, сумела еще при его жизни еще больше укоренить в душе русского человека «варварство» как пассивность мышления, апатию, преклонение перед сильной властью, патернализм и т. д. Правда, надо быть справедливым. Николай Бердяев, который в своих размышлениях о причинах победы большевиков видел, в отличие от Сергея Булгакова, «варварство» русского народа не в «дефиците мистического созерцания» и «соборности», а, напротив, в дефиците здравого смысла и чувства реальности, в дефиците чувства личности, все равно не предвидел те препятствия на пути преодоления «сатанинского» коммунизма, с которыми мы столкнулись сегодня. И эта проблема сути большевизма и пути его преодоления – еще один пример важности и актуальности изучения его природы в связи с родственными ему антигуманистическими идеологиями ХХ века. Наверное, из социалистической близости Гитлера и Сталина Сергей Булгаков черпал свою уверенность в том, что «фактически именно в большевизме, а не в русском народе нашел своего союзника в начале войны Гитлер»[65].
И мне думается, что если смотреть на проблему исходного родства русского коммунизма как наиболее последовательного революционного марксизма с фашизмом, исходя из национальных, российских интересов, то попытки уголовного преследования за публичное обсуждение этой темы, по сути, являются не только запретом на право мыслить, видеть, в чем была суть советской системы и почему она принесла так много страданий людям, но и запретом на знание собственной национальной культуры, своей национальной психологии. Пора уже всерьез изучить духовное наследство советского эксперимента, понять, почему мы так легко отдали свою судьбу во власть «пустых идеалов». В посткоммунистической России мы воспроизводим советские запреты на полноценную национальную память. Вся эта нынешняя борьба с «очернительством» становится запретом на полноценную духовную жизнь, на право мыслить, искать.
Все эти нынешние борцы с «очернительством» советской истории в силу своего невежества не знают и не хотят знать, что вклад русской религиозной философии начала ХХ века в европейскую культуру состоит не только в том, что она первая со страниц «Вех» предупредила человечество о разрушительных последствиях революционизирования широких народных масс, прихода к власти революционных марксистов, но и в том, что после прихода к власти фашистов еще раз обратила внимание на опасность псевдорелигиозных, мессианистских идеологий, толкающих целые народы к самоистреблению. Ведь драма человеческой истории состоит в том, что нет никаких гарантий, что ужасы прошлого не вернутся к вам в новом обличии, что нечто подобное и умершему национал-социализму, и умершему большевизму не повторится. Свою статью о фашизме, написанную еще в 1948 году, как я уже обращал внимание, Иван Ильин заканчивает предупреждением, что до тех пор, пока существует естественная потребность в чувстве национального достоинства, в сохранении самоуважения, всегда есть опасность сохранения и приумножения своей национальной гордости за счет унижения своих соседей. Ничто так не противоречит традиционным представлениям о благородстве русской души, как нынешнее массовое уничижительное отношение многих русских к украинцам как к людям второго сорта, которым якобы от природы не дано то, что дано нам, русским.
Да, можно одновременно видеть родство фашизма с большевизмом и желать поражения гитлеровской Германии в войне со своей страной, которая оказалась под пятой коммунистов. Почему великая победа 1945 года должна закрывать нам глаза на то, что сталинская насильственная коллективизация подорвала жизненные силы русского крестьянства, на то, как писал тот же Сергей Булгаков, что «фанатизм советский» родственен «фанатизму гитлеровскому» и что они оба «жаждут все человечество обратить в колхозное послушное стадо и не останавливаются ни перед чем на путях своего агрессивного империализма. Оба – и большевизм и расизм (национал-социализм. –
Кстати, на что обращал внимание покойный Алексий II, победа 1945 года является великой еще и потому, что многие воевали и умирали за страну, вопреки «системе», вопреки своему негативному отношению к советской власти. Патриарх обращал внимание, что война с фашистской Германией стала победоносной только тогда, когда она из защиты «социалистической Родины» превратилась в «отечественную войну», когда на повестку дня встало спасение «отечества вообще», спасение российской нации.
Кстати, неспособность нынешней России отделить умом подвиг солдата, рожденный чувством национального достоинства, от временного, от советской, сталинской системы, является наглядным свидетельством, что мы так и не преодолели марксистский детерминизм, старое, в целом советское убеждение, что политическое бытие автоматически определяет мировоззрение людей. Мы так и не пришли к пониманию того, что национальные ценности у нормальных людей стоят выше классовых. Отсюда и наши советские страхи, что разговор о политических и моральных уродствах советского строя может подорвать ценность воинского подвига, совершенного советским солдатом.
Я уже приводил в качестве примера возможности, способности соединить воедино любовь к России, жажду ее победы над фашистской Германией с ненавистью к моральным уродствам советской системы творчество Сергея Булгакова во время войны 1941–1945 годов. На одной и той же странице своего произведения «Расизм и христианство» он и убеждает читателя в неизбежности поражения немцев во Второй мировой войне, и одновременно не устает повторять, что не было в истории человечества ничего свирепее, чем «чекистские палачи». «Душа содрогается, – пишет Сергей Булгаков, – при одной мысли о том, что совершалось на нашей родине последнюю четверть века»[67].
Но лично меня поражает и удивляет, что советский писатель, военный корреспондент «Красной звезды» Василий Гроссман своим романом «Жизнь и судьба» (я бы сказал – своим исследованием души, строя мысли советского человека) наглядно иллюстрирует, показывает, как в жизни, в душе советских солдат часто уживалось критическое отношение к колхозам, к советской системе в целом с ненавистью к врагу, с жаждой победы над ним. Видит Бог, только человек, у которого мысль подменяется движением заскорузлых штампов, советских идеологем, не в состоянии понять реальную драму русского солдата в прошедшей войне, понять изначальный драматизм войны с фашистской Германией 1941–1945 годов. С немцами воевали, погибали на фронте люди, которые, мягко говоря, не несли в себе симпатии к советской системе, особенно к колхозному строю, который сегодня славят высшие иерархи РПЦ.