Сначала был большевизм, а потом фашизм

Страшная правда, которую мы скрывали от населения в СССР и которую до сих пор скрываем от обычного российского обывателя, состоит в том, что наш якобы «великий» Октябрь породил не только страну Гулага, но и породил фашизм Муссолини и национал-социализм Гитлера вместе с его Бабьим Яром и Освенцимом. Конечно, как считал Сергей Булгаков, этнический расизм Гитлера чудовищнее, чем классовый расизм большевиков, этнический геноцид, когда убивают детей только из-за принадлежности к нации, чудовищнее, чем геноцид по классовым соображениям, когда мужчин, а иногда и их жен, убивают из-за принадлежности к «реакционным классам». Но все же никуда не уйти от той страшной правды, что сначала была сверхжестокость, беспрецедентная в европейской истории жестокость большевиков, жестокость ЧК, а потом уже жестокость гестапо, что Муссолини правящие классы Италии, Ватикан допустили к власти только из-за страха прихода к власти поклонников Ленина – партии Грамши. Кстати, Грамши является безусловным авторитетом для создателя новой прокоммунистической интерпретации учения об особой русской цивилизации – для Сергея Кара-Мурзы. Так вот, Муссолини потому и называл свое учение о фашизме «Третьим путем», что рассматривал его как альтернативу не только западной либеральной демократии, но и как альтернативу русскому коммунизму, большевистской/советской власти. Страх перед вполне возможной советизацией Италии пронизывает всю «Исповедь» Муссолини. Он создает, как он пишет, свое «фашистское государство», чтобы противостоять настроениям «классовой ненависти и вражды», которые росли в Италии после 1918 года под влиянием «подрывной пропаганды Ленина»[47]. Гитлер в заключении своей «Майн кампф» прямо говорит, что историческая заслуга Муссолини состоит в том, что он спас Италию от «марксистской опасности», и что он, Гитлер, является продолжателем дела этого «великого человека». Свою историческую миссию, как известно, Гитлер видел в продолжении антикоммунистического и антимарксистского дела Муссолини. «Я должен открыто признать, – пишет Гитлер задолго до прихода к власти, а именно в 1926 году, – что именно в эту пору я проникся особенно глубоким уважением к тому великому человеку, который в горячей любви к своему народу не стал мириться с внутренними врагами Италии, а решил добиться и добился уничтожения этого врага всеми средствами и на всех путях. Муссолини завоевал себе выдающееся место среди самых великих людей человечества именно своей решимостью не делить власти над Италией с марксистами. Уничтожив интернационализм, Муссолини спас свое отечество от марксистской опасности»[48]. Еще больше страх перед возможным приходом промосковской компартии Эрнста Тельмана способствовал приходу партии Гитлера к власти. Если проследить шаг за шагом (это делает в своем исследовании Эрнст Нольте), как созревало на протяжении полугода решение президента Германии Гинденбурга сделать Адольфа Гитлера рейхсканцлером, то вы увидите, что главным аргументом в пользу этого драматического, вымученного решения было убеждение, что все же партия национал-социализма является меньшим злом по сравнению с партией «красной», «советской звезды» Эрнста Тельмана. Как пишет в своей книге Э. Нольте, Гинденбург, как и все современники, видел перед собой две враждебные партии, причем откровенно враждебные Конституции. Но одна хотела уничтожить капиталистическую систему, а другая – Версальскую систему. Одна была враждебно настроена к Веймарскому государству, а другая – к государству вообще. Одна требовала снова лишить гражданских прав меньшинство, а другая требовала социального уничтожения всей буржуазии, включая офицеров и зажиточных крестьян, и без всяких оговорок идентифицировала себя с соседним государством, которое эти классы отчасти физически истребило, отчасти подвергло таким преследованиям и бесправию, каких в Германии никто и представить себе не мог. И потому Гинденбург, как и все современники, видел в коммунистах, которые во время демонстрации в Берлине вывешивали на своей резиденции, доме Карла Либкнехта, советский флаг и любили на своих транспарантах рисовать пятиконечную красную звезду Льва Троцкого, большую опасность, чем в национал-социалистах. Тем более что КПГ прямо заявляла о себе, в соответствии с учением Ленина, как о партии «гражданской войны», которая за основу своей программы взяла апрельские тезисы Ленина 1917 года, программу насильственного захвата власти, разоружения полиции, экспроприации капитала и т. д. Роковую роль, напоминает Э. Нольте, сыграла и такая, казалось, мелочь, как доклад главы берлинской полиции министру внутренних дел от 14 января 1933 года, где сообщалось об опросе, который провела КПГ на берлинских предприятиях и который был назван самой КПГ одной из подготовительных мер для успешного проведения в жизнь ожидаемых от нее в обозримом времени решительных боев. «Поскольку радикализм в среде рабочего класса все нарастает, – говорилось в этом докладе, – то КПГ определенно считается с возможностью захватить вскоре власть в Германии. Она снова проводит подготовительные мероприятия, чтобы оказаться победительницей в гражданской войне»[49].

Гражданская война в Германии, которая началась под прямым влиянием победы ленинского Октября 8 ноября 1918 года, закончилась на самом деле 30 января 1930 года приходом Гитлера к власти. Это медицинский факт. Не было бы логики и страхов гражданской войны, никто бы не отдал Гитлеру власть. Все, что рассказывает Э. Нольте о неумолимой логике событий, которая привела к решению Гинденбурга отдать власть в стране Гитлеру, о неумолимой логике всеобщего страха перед вполне возможным приходом к власти в Германии партии III кремлевского Интернационала, целиком соответствует тому, что писал на эту тему цитируемый мной выше Николай Бердяев.

Страшная правда европейской истории ХХ века как раз и состоит в том, что после победы интернационалистского социализма в России стало неизбежным появление националистического социализма в разных вариантах. До сих пор в России практически никто не знает, что истоки страшных испытаний, которые выпали на народы России в войне с фашистской Германией, лежат и в нашем до сих пор «великом празднике Октября». Эксперимент первого фашистского государства, корпоративного государства Муссолини, был порожден во многом началом осуществления коммунистического эксперимента в России. Муссолини, излагая философию своего фашизма, корпоративного, националистического социализма, прямо говорит, что его задача состояла в том, чтобы, с одной стороны, отстоять «интересы рабочих классов Италии», а с другой стороны, сохранить единство нации, уйти от традиционной борьбы классов. Корпоративный социализм Муссолини, который он называет фашизмом, был во многом такой же утопией, как интернационалистский социализм большевиков с его ставкой на классовую борьбу. Но его появление как альтернативы русскому коммунизму в условиях общего кризиса стало неизбежно после нашего «Октября». И в этом состоит страшная правда, которую мы до сих пор не хотим признавать.

Муссолини, как было видно из его «Исповеди», многое в своей политической и экономической стратегии берет от марксистов, от большевиков, и прежде всего моральное оправдание экспроприации капитала, как он говорит, права на «исправление жестокой несправедливости», берет от марксизма «право нанести удар по некоторым разновидностям чрезмерного и внезапного богатства, добытого за счет высокой наживы»[50]. Придя к власти, Муссолини, как подлинный социалист, «принял меры по надзору за биржевой деятельностью», принял меры по борьбе со «старыми» рыночными деловыми традициями. С одной стороны, на словах он противник «социальной экспроприации», но, с другой стороны, осуществил широкое наступление на «капитал», начал задолго до Гитлера создавать «государственный», управляемый сверху капитализм.

И, что самое поразительное, Муссолини, по крайней мере на словах, пытается заверить читателя своей книги, что он создавал свое фашистское государство для того, чтобы, не дай Бог, в Италии не пришли к власти большевики вместе со своим ЦК и не начали истреблять интеллигенцию и представителей высших классов, не начали бы насаждать государственный атеизм.

В тексте своего «Нового Средневековья» Николай Бердяев не говорит, почему для него фашизм Муссолини является «творческим» явлением в послевоенной Европе начала двадцатых, а порожденный тем же кризисом капиталистической цивилизации коммунизм этими качествами не обладает. Об этом можно только догадываться, только сравнивая его, бердяевский, проект «новой жизни», нового феодализма с проектом итальянского фашизма. Близость многих идей Бердяева с идеями Муссолини поражает. И я думаю, что главная причина, которая заставляла тогда Бердяева дать все же позитивную оценку идеологии итальянского фашизма, наверное, состоит в том, что Муссолини, в отличие от коммунистов и социалистов, позиционирует себя не только как христианин, католик, но и в своей программе объявляет войну и атеизму, и «либеральному подходу к вере как к личному делу каждого»[51]. Муссолини объявляет войну так называемым «антиклерикальным силам», которые «зашли так далеко, что даже запретили использование католических символов и понятий христианской доктрины в школах»[52].

Философия фашизма Муссолини исходит из «религиозного понятия жизни», и «в ней человек рассматривается в его имманентном отношении к высшему закону, к объективной Воле…»[53] И, наверное, это негативное отношение итальянских фашистов к атеизму, антиклерикализму, их желание «сохранить религиозную веру общества», «веру отцов», и привлекло внимание Николая Бердяева к их доктрине. Ведь и он в своей программе создания «нового Средневековья» призывает вместо «антигуманистического и атеистического коммунизма» поставить на «долженствующую» высоту «Церковь Христову», объявить о «начале новой религиозной эпохи»[54]. Конечно, уже в конце тридцатых, когда Николай Бердяев пишет «Истоки и смысл русского коммунизма», когда стала очевидной античеловечность, преступность гитлеровского фашизма, фашизма вообще, он уже уходит от позабытой оценки фашизма Муссолини, которая характерна для его работы «Новое Средневековье». Теперь уже он обращает внимание исключительно на антигуманистическое родство фашизма с коммунизмом как преступной идеологии. Хотя обращает на себя внимание, что в своей исповедальной, заключительной книге «Самопознание» Бердяев ужесточает свою критику тоталитаризма национал-социализма, но почему-то нигде ни слова не говорит об исходном фашизме Муссолини.

Иван Ильин, в отличие от Николая Бердяева конца тридцатых, эпохи национал-социалистической Германии, даже после войны, когда понятие «фашизм» начало отождествляться с национал-социализмом Гитлера, все же напоминает об отличии Муссолини от Гитлера в подходе к религии и церкви. Он, Иван Ильин, называл безрелигиозность первым, главным недостатком фашизма, называл «безумием» стремление фашизма «претендовать на религиозное значение». Но все же напоминает, что «Муссолини скоро понял, что в католической стране государственная власть нуждается в честном конкордате с католической церковью. Гитлер с его вульгарным безбожием, за которым скрывалось столь же вульгарное самообожествление, так и не понял до конца, что он идет по путям антихриста, предваряя большевиков»[55].

Все верно. Только не «предваряя», а повторяя. Ибо здесь же, в статье «О фашизме», Иван Ильин напоминает о том, чего до сих пор не хочет знать нынешняя посткоммунистическая Россия: что «фашизм возник как реакция на большевизм, как концентрация государственно-охранительных сил направо. Во время наступления левого хаоса и левого тоталитаризма – это было явлением здоровым, необходимым и неизбежным… Встретить волну социалистического психоза – социальными и, следовательно, противосоциалистическими мерами – было необходимо»[56].

История не терпит сослагательного наклонения. Но все же очевидно, что если бы не было победы большевиков в гражданской войне, то не было бы опасности советизации Европы, не было бы, к примеру, опасности прихода к власти в Италии Грамши и не было бы точно и прихода Муссолини к власти. Антикоминтерновский пакт, как известно, был реакцией на активное участие СССР в гражданской войне в Испании на стороне левых. И трудно сказать, чего в «Майн кампф» Гитлера больше – или жажды военного реванша, или страха от возможного прихода к власти в Германии просоветских, ненавистных ему промарксистских сил.

На самом деле знание истории прихода к власти сначала в Италии Муссолини, а затем в Германии Гитлера очень много дает для понимания причин европейской трагедии 1939–1945 годов, для понимания крайне негативных последствий прихода к власти большевиков не только для судеб миллионов людей в России, но и для судеб миллионов людей в Европе. За коммунистический эксперимент в России заплатили страшную цену не только народы России, но и напрямую народы Восточной Европы. В восьмимиллионной Венгрии за время развернутого строительства социализма в конце сороковых годов было заведено 400 тысяч уголовных дел. Я уже не говорю о сотнях погибших во время подавления советской армией так называемого Будапештского восстания в 1956 году. Как правда о причинах прихода к власти в Европе фашистов, так и правда о человеческой цене побед социализма в Восточной Европе (если бы эта правда присутствовала в информационном поле) много бы дали для окончательного преодоления ностальгии о коммунизме в нынешней России.

К примеру, нам сегодня важно знать, что и марксистская идея особой исторической миссии пролетариата, и учение Гитлера – Розенберга об особой исторической миссии арийской расы являются лишь вариантами извращения древнеиудейского мессианизма, учения об избранном народе.