Друг мой женка, на прошедшей почте я не очень помню, что я тебе писал. Помнится, я был немножко сердит — и, кажется, письмо немного жестко. Повторю тебе помягче, что кокетство ни к чему доброму не ведет; и хоть оно имеет свои приятности, но ничто так скоро не лишает молодой женщины того, без чего нет ни семейственного благополучия, ни спокойствия в отношениях к свету:
Опять Пушкин пишет о своих волнениях, связанных с поведением жены. Даже о детях он упомянул лишь в конце письма, передавая им поцелуи и благословление отца. Но главное — призыв не «опозорить» ни своего, ни его имени, обращенный к Наталье Николаевне. Пушкин перебирает всяческие аргументы, ссылается на разные причины, но два момента остаются в этих письмах ведущими: честь и отвлечение его, поэта, от столь необходимой всему семейству, литературной работы. «Покоя» просит он.
Дома я нашел все в порядке. Жена была на бале, я за нею поехал — и увез к себе, как улан уездную барышню с именин городничихи.
Хотя я как можно реже старался пользоваться драгоценным мне дозволением утруждать внимание государя императора, но ныне осмеливаюсь просить на то высочайшего соизволения: я думал некогда написать исторический роман, относящийся ко времени Пугачева, но, нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал «Историю Пугачевщины». Осмеливаюсь просить через Ваше сиятельство дозволения представить оную на высочайшее рассмотрение. Не знаю, можно ли будет ее напечатать, но смею надеяться, что сей исторический отрывок будет любопытен для его величества особенно в отношении тогдашних военных действий, доселе худо известных.
Дозволение на этот раз не было получено, чуть позже Николай уступит просьбам поэта, исторический «роман» трансформируется в «Капитанскую дочку», но в который раз мы убеждаемся, что Пушкин пристально интересуется ключевыми историческими событиями. При этом он касается достаточно острой темы — крестьянского бунта, случившегося относительно недавно и воспоминание о котором еще не ушла из народной памяти, а также из памяти государства.
Не бунт сам по себе интересен Пушкину, но его глубинные причины, возникновение ситуации, при которой народ начинает
Не знаю, буду ли у вас в январе. Наследники дяди делают мне дурацкие предложения — я отказался от наследства. Не знаю, войдут ли они в новые переговоры. Здесь имел я неприятности денежные; я сговорился было со Смирдиным, и принужден был уничтожить договор, потому что «Медного всадника» цензура не пропустила. Это мне убыток. Если не пропустит «Историю Пугачева», то мне придется ехать в деревню. Все это очень неприятно.
1834
Не имея иного способа, независимо от книгопродавцев, приступить к напечатанию мною написанного сочинения, осмеливаюсь прибегнуть к Вашему сиятельству со всепокорнейшею моею просьбою о выдаче мне из казны заимообразно, за установленные проценты, 20 000 рублей с тем, чтоб я оные выплатил в два года, по срокам, которые угодно будет назначить начальству.
Одно из многих писем Пушкина, часть из которых мы приведем ниже, где поэт старается решить свои имущественные дела, найти хоть какие-то деньги, чтобы достойно содержать красавицу-жену, ставшею звездой и завсегдательницею балов и раутов высшего света; требует финансов разрастающее семейство, необходимо как-то развязаться со срочными долгами. Пушкин начинает свою переписку с властями, считая, что ему должны помочь. Часто это он делает и от отчаяния: у друзей и знакомых занято-перезанято, а счета приходят и по ним надо платить.
Спешу Вас всепокорнейше известить, что уведомление о высочайшем соизволении государя императора печатать написанную Историю о Пугачеве в одной из типографий, подведомственных господину действительному тайному советнику Сперанскому, получить имел я честь.
Говорят, что несчастие хорошая школа: может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному…
Вообрази, что жена моя на днях чуть не умерла. Нынешняя зима была ужасно изобильна балами. На масленице танцевали уж два раза в день. Наконец настало последнее воскресение перед великим постом. Думаю: слава Богу!! балы с плеч долой. Жена во дворце. Вдруг, смотрю — с нею делается дурно — я увожу ее, и она, приехав домой, — выкидывает…
Вот тебе другие новости: я камер-юнкер с января месяца; «Медный всадник» не пропущен — убытки и неприятности! Зато Пугачев пропущен, и я печатаю его на счет государя. Это совершенно меня утешило; тем более, что, конечно, сделав меня камер-юнкером, государь думал о моем чине, а не о моих летах — и верно не думал меня кольнуть.