После театра в Бордо Виктор Луи воздвиг ансамбль Пале-Рояль в Париже. Фасад дворца украсил статуями Огюстен Пажу — лучший декоратор того времени, член Академии художеств и франкмасон из ложи Простых сердец Полярной звезды на востоке Парижа.
Между тем повальная англомания, овладевшая Европой, распространилась и на садово-парковую архитектуру: расчерченные по линейке «французские» парки были уже не в моде. Луи Филипп Орлеанский велел в 1778 году разбить в принадлежавшей ему деревушке Монсо под Парижем сад в английском стиле. Эту работу поручили архитектору Бернару Пуайе, состоявшему в ложе Девяти сестер. Он разбросал по всему парку множество «памятников» с символическим значением: этрусские надгробия (метафора смерти Хирама), пирамида, вход в которую обрамляют две «египетские» статуи (символ вознесения души на небо), парные обломанные колонны (напоминание о колоннах Храма Соломона), обелиск (символ вечности). После Французской революции парк был открыт для публики, а поместье приобрел Жан Жак де Камбасерес, тоже масон.
Ложа Простых сердец Полярной звезды имела в своих рядах нескольких архитекторов, в том числе Шарля де Вайи, по проекту которого был построен парижский театр «Одеон», Лекамю, Белизара и Шальгрена. Кстати, последний восстанавливал этот театр, сгоревший в 1799 году. Крыша здания представляет собой пирамиду наподобие египетских. Впоследствии Вайи и Шальгрен приложили руку к перестройке церкви Святого Сульпи-ция; во время якобинского террора она стала храмом Богини Разума. Кроме того, в 1778 году Жан Шальгрен полностью перестроил здание Французского коллежа, основанного в 1530 году Франциском I. Входивший в ту же ложу скульптор Пажу поработал над украшением зала заседаний Коллежа Четырех Наций (ныне Французского института), установив, там, в частности, величественную статую Декарта с циркулем и угольником.
Подобные памятники можно найти в разных городах Европы, но конечно же самым внушительным творением масонского зодчества стала выстроенная с нуля столица Соединенных Штатов Америки. И здесь рядом с именем «брата» Вашингтона стоит имя француза — «брата» Пьера Шарля Ланфана (правда, в Америке он стал называть себя Питером).
Он прибыл поддержать сражающиеся за независимость английские колонии в качестве военного инженера, вместе с генералом Лафайетом, был ранен в сражении при Саванне в 1779 году, а после войны снискал себе репутацию архитектора, разработав проект Зала Федерации на Уолл-стрит в Нью-Йорке, в котором в 1789 году прошла первая инаугурация президента США и был принят Билль о правах[53]. Вскоре после этого он участвовал в конкурсе на лучший проект Города Федерации на реке Потомак, который должен был стать столицей вместо Аннаполиса, и выиграл. Осуществление проекта началось в 1791 году, но Ланфана подвел его вспыльчивый характер: его отстранили от руководства строительством, а планы, которые он забрал с собой, восстановил по памяти работавший с ним математик-самоучка Бенджамин Баннекер, выходец из среды негритянских рабов, всеми силами стремившийся доказать, что черная раса не уступает по интеллекту белой.
С высоты птичьего полета в планировке Вашингтона (так впоследствии назвали столицу в честь первого президента) явно прослеживаются восьмиугольники, вобравшие в себя крест тамплиеров; некоторые улицы образуют пентаграмму, одной из вершин которой является Белый дом, а аллеи сада позади Капитолия выписывают силуэт совы — символа мудрости.
Первый камень Капитолия был официально заложен 18 сентября 1793 года. Церемонией руководила Великая ложа Мэриленда, а Джордж Вашингтон взял на себя обязанности мастера. Присутствовали и другие ложи. Состоялся большой парад, в котором принимала участие даже артиллерия. Потом шел оркестр, за ним двигался Вашингтон в сопровождении чиновников и членов лож в полном облачении. Когда он дошел до траншеи, куда предстояло заложить юго-восточный краеугольный камень фундамента, ему подали серебряную мемориальную пластинку со списком присутствующих на церемонии лож. Раздался артиллерийский залп. Вашингтон спустился в траншею и положил пластину на камень, рядом поставил сосуды с зерном, вином и маслом — символические принадлежности масонского ритуала. Присутствующие прочитали молитву и спели масонский гимн. Прогрохотал еще один залп. Вашингтон со свитой передвинулся к восточной части камня и, взойдя на трехступенчатую трибуну, произнес речь. За ней последовали масонский гимн и финальный пушечный залп. Во время церемонии президент использовал молоток, серебряный мастерок, угольник и уровень; сейчас эти инструменты хранятся в Потомакской ложе № 5 округа Колумбия.
Масонская музыка
Архитектуру принято называть «музыкой в камне». Неудивительно, что среди почитателей «Великого архитектора Вселенной» было много музыкантов, стремившихся распространить законы гармонии на все области жизни.
Уже в 1724 году в Лондоне скрипач и композитор Саверио Джеминиани основал Аполлоновское общество любителей музыки и архитектуры
Связь между музыкой и архитектурой — двумя дочерьми геометрии — подчеркнута еще в преамбуле устава: «Геометрия, мать всех искусств и наук, справедливо считается самой выдающейся из всех вещей и великой честью для народов, с особым усердием поощрявших и развивавших ее не только ради своей вящей славы, но и ради познания и использования невероятных преимуществ, связанных с ее изучением. Музыка и Архитектура, счастливые порождения Геометрии, настолько похожи, что есть все основания считать их неразлучными сестрами-близнецами. <…> Раз Гармония оказывает такое влияние на наши страсти, очаровывая наши чувства, пусть руководит и нашими деяниями, управляя ими через социальные добродетели, кои суть Дружба и Верность».
При всем том Аполлоновское общество не было масонской ложей, иначе ей пришлось бы испрашивать «патент» у Великой ложи Лондона. Впрочем, первые восемь членов этого общества уже состояли в ложе, собиравшейся в таверне под вывеской «Голова королевы» на Холлис-стрит. Однако вскоре музыкальное общество стало вести себя как настоящая масонская ложа, посвящая, например, в степень мастера (привилегия лож, обладающих патентом), в результате чего у него возник конфликт с Великой ложей Лондона и оно прекратило свое существование весной 1727 года.
В состав первых французских лож входили самые известные музыканты, например Жан Филипп Рамо. В одной только ложе Кусто-Вильруа (ее члены известны, потому что ее журнал был изъят полицией) состояли пять выдающихся музыкантов, в том числе Луи Никола Клерамбо, органист церкви Святого Сульпиция и Королевского института благородных девиц в Сен-Сире, композитор Жак Кристоф Нодо и его сын Жан Пьер Гиньон, придворный композитор Пьер Желиот.
Англичанам подражали во всем, поэтому и во Франции быстренько создали (1725) концертное общество масонской направленности — Духовный концерт, просуществовавшее до 1780 года. Его сменило Олимпийское общество при Олимпийской ложе совершенного уважения; оно, в частности, заказало «брату» Йозефу Гайдну шесть «парижских» симфоний. Некоторые масонские ложи поставляли артистов для музыкальных обществ, и наоборот, музыканты становились членами братств. Сборы от концертов, устраиваемых масонами, шли на благотворительные цели.
В отличие от Англии, где профессия музыканта уже давно считалась почетной (члены Королевской капеллы именовались джентльменами), во Франции к ним относились так же, как к комедиантам, причисляя к разряду шутов. Музыканты, в особенности скрипачи (скрипка считалась вульгарным инструментом), стремились вступить в масонские ложи, чтобы почувствовать себя равными дворянам — это льстило их самолюбию. К тому же там можно было найти себе знатного покровителя, что имело немалое значение.
В России музыкантов ценили, хотя и не превозносили до небес. (Императрица Екатерина II как женщина культурная и «передовая» почитала своим долгом приглашать зарубежных музыкантов и отсиживать положенное время в опере, не получая, впрочем, от этого никакого удовольствия — у нее не было музыкального слуха.) В марте 1785 года в петербургской ложе Урании при большом стечении народа исполнялась оратория, сочиненная одним из «братьев с талантами». А ложа Малого света в ознаменование заслуг двух своих «музыкальных братьев» решила повысить их в степени даром. Правда, в более высокий ранг возвели лишь одного, другому выдали денежное вознаграждение.
В Англии композиторы Майкл Фестинг, Эдвард Перселл, Томас Арн, Уильям Бойс и Георг Гендель основали в 1738 году Фонд поддержки музыкантов, находящихся в бедственном положении, и их семей. Впоследствии этот фонд будет преобразован в Королевское музыкальное общество. Благотворительная направленность фонда созвучна с масонскими принципами; доподлинно известно, что Томас Арн (1710–1778) состоял в братстве «вольных каменщиков». Он прославился песней «Правь, Британия, морями» из «Балета Альфреда» и тем, что первым потребовал авторские права на публикацию своих произведений.
В Версальском замке действовало несколько масонских лож, состоявших из музыкантов. В братство посвятили известных певцов-кастратов Жозефини и Крешенти-ни, пользовавшихся бешеной популярностью. «Увидеть свет» там смог и Жозеф Болонь (1745–1799), более известный под именем шевалье де Сен-Жоржа. Сын французского аристократа и чернокожей рабыни, он приехал во Францию из Гваделупы, прославился как музыкант и композитор и дирижировал самыми прославленными оркестрами Франции и других стран Европы.
Духовные запросы масонов тяготели к классицизму как в архитектуре, так и в музыке. Именно под влиянием «вольных каменщиков» развились такие специфические музыкальные формы, как струнный квартет или симфония. (Как мы помним, каждая крупная ложа имела свой оркестр — «колонну гармонии», а все основные церемонии и агапы шли под музыкальное сопровождение.) В отличие от барокко или романтизма, классический стиль, провозглашающий строгость и гармонию, уравновешивающий разум и чувство, науку и фантазию, легко транспонируется и в область морали. А в XVIII столетии масонство занималось прежде всего поиском нравственного идеала. «Царственное искусство» состояло в том, чтобы соединить добродетель с занятиями вольными искусствами, унаследованными от Античности. Как утверждал Сократ, Добро и Порядок являются нам в виде троицы: Красота, Соразмерность и Истина. «Брата» Гайдна впоследствии сравнивали с Цицероном, поскольку «в его музыке нет ничего вычурного, там всё на подобающем месте».
Но строгость и торжественность в музыке не препятствовали разгулу страстей ее ценителей. Целых пять лет (с 1775 по 1779 год) парижские меломаны шли стенка на стенку, разбившись на «глюкистов» и «пич-чиннистов».