Эли Фрерон, будучи литературным критиком, прыскал свои ядовитые стрелы в Вольтера, который стал его смертельным врагом. С 1754 года Фрерон издавал газету «Анне литтерер», в которой вел борьбу с «философами». Вольность и дерзость, с какими он высказывал свое мнение, позволили ему на собственном опыте познакомиться с условиями содержания заключенных в Венсенском замке, Бастилии и Фор-л’Эвек, однако его высокие покровители — королева Франции, принцесса де Ламарк и польский король Станислав Лещинский — помогли ему выйти на свободу.
С самого вступления Фрерона в братство в 1744 году ему противостоял Шарль Дюкло, тогдашний мэр Дина-на. Выходец из купечества, он занялся наукой и литературой, стал королевским библиотекарем и историографом Франции, заслужив себе дворянство. С 1755 года он являлся постоянным секретарем Французской академии, состоял и в иностранных академиях, в том числе в Королевском обществе. Пользуясь покровительством министра двора Сен-Флорантена, он способствовал созданию литературного франкмасонства, в том числе в лоне Французской академии, куда он ввел графа де Клермона, великого мастера ордена. Некоторые его литературные произведения, в частности «История мадам де Люз», проникнуты масонскими идеями.
Активное участие в составлении «Энциклопедии» принимал Клод Адриан Гельвеций (1715–1771), прославившийся своим философским трактатом «Об уме», над которым работал 20 лет. Выйдя в свет, книга произвела эффект разорвавшейся бомбы: автор проповедовал материалистические идеи и призывал изменить законы таким образом, чтобы личные интересы индивида соответствовали общей цели. Книгу приговорили к сожжению, на «Энциклопедию» наложили запрет (правда, потом работа над ней продолжилась). Гельвеций же организовал в своем доме философский салон, посетители которого могли общаться на научные и нравственные темы. Мечтой «вольного каменщика» Гельвеция было основать масонскую ложу, которая занималась бы наукой и искусством, а не «августейшей чепухой». Он не успел осуществить этот проект, но его дело продолжила его вдова, Анн Катрин де Линьивиль д’Отрикур: именно благодаря ее влиянию возникла ложа Девяти сестер.
Эта ложа была настоящей академией. Некоторые из ее членов основали в 1781 году Парижский Музей литературы и музыки, а в следующем году их примеру последовал «брат» Пилатр де Розье, основавший Научный музей, позднее получивший имя Лицея. На собрания ложи допускались дамы, хотя это противоречило правилам, установленным в Англии. В нее входили астроном Жером Лефрансуа де Лаланд и писатель Жан Пьер Флориан, художник Жан Батист Грёз и композитор Никколо Пиччинни, скульптор Жан Антуан іудон и воздухоплаватель Жак Этьен де Монгольфье, врач Жозеф Игнас Гильотен и, возможно, будущий народный трибун Габриель Рикети де Мирабо. Принимали в ложу и иностранцев; например, в ней состояли Бенджамин Франклин, американский корсар Джон Пол Джонс и президент Российской академии художеств Александр Сергеевич Строганов.
Король Швеции Густав III, знавший наизусть «Генри-аду» Вольтера, переписывался с французскими масонами и под их влиянием основал Шведскую академию.
«Братья» Дюкло и Мармонтель серьезно поработали над новым изданием «Словаря Французской академии», вышедшим в XVIII веке.
Статья-посвящение в этом словаре была написана Вольтером, выразившим в ней свое насмешливо-ироничное отношение к масонам. В «Опыте о нравах» (1756) Вольтер уподобляет масонские ритуалы карнавальным традициям французских провинций, в которых избирались «дурацкий папа», «король бродяг» и так далее, а самые экстравагантные церемонии возводились в ранг священных таинств. Впрочем, властителю дум практически всей Европы было свойственно менять свои суждения.
На закате жизни, в марте 1778 года, «фернейский старец» вернулся во Францию. «Прибытие Вол<ь>тера в Париж произвело точно такое в народе здешнем действие, как бы сошествие какого-нибудь божества на землю, — писал Д. И. Фонвизин, находившийся тогда во французской столице. — Почтение, ему оказываемое, ничем не разнствует от обожания. Я уверен, что если б глубокая старость и немощи его не отягчали и он захотел бы проповедовать теперь новую какую секту, то б весь народ к нему обратился». Вольтера единодушно избрали председателем Французской академии на четверть года, а 7 апреля он… прошел посвящение в ложе Девяти сестер, сразу став мастером. Обряды сократили до минимума, чтобы пощадить старика, стоявшего на пороге могилы (ему было 84 года, он умер несколько месяцев спустя). Глаза ему не завязывали. Некоторые историки сочли это признаком того, что он уже «увидел свет», то есть был посвящен в масоны ранее, находясь за границей, — в Англии или при дворе прусского короля-масона Фридриха II, но официальных подтверждений этому нет. Во время посвящения старца поддерживал под руки Бенджамин Франклин, посланник Американских штатов в Париже. Вольтера торжественно опоясали фартуком, принадлежавшим ранее Гельвецию, который он благоговейно прижал к губам.
В России через увлечение «вольтерьянством» прошли почти все «вольные каменщики». В 1767 году при Императорском Московском университете напечатали «Переводы из Энциклопедии» (части 1–3). Редактором был М. М. Херасков. Переводами трудов Вольтера и энциклопедистов торговали не только в лавках, но и вразнос. В числе участников этого вольнодумного предприятия было много масонов — И. А. Алексеев, С. И. Гамалея, А. М. Кутузов, А. Н. Радищев. Однако со временем их отношение к взглядам, проповедуемым французскими философами, претерпело существенное изменение.
Нигде в Европе, отмечает историк В. О. Ключевский, просветительская философия не выказалась так, как в России, своими обеими сторонами — лицевой и оборотной. Популярную силу этой философии составляли не столько планы построения нового порядка, сколько критика существующего, приправленная насмешкой. Развинченное вольное чувство прежде всего набросилось на простейшие нравственные связи. Составлялись кружки молодежи, все философские упражнения которых состояли в богохульстве и кощунстве. Многим русским вольтерьянцам сам Вольтер был известен только по слухам как проповедник безбожия, а из трактатов Руссо до них дошло лишь то, что истинная мудрость — не знать никаких наук Таким образом, новые идеи просветителей становились оправданием доморощенного невежества.
Истинные масоны не могли этого принять. Херасков сделал собственное переложение Вольтеровых «Мыслей, почерпнутых из Екклезиаста», в котором утверждал, что разум — только искра «небесного пламени», зажигающая душу человека. Другие же вообще отвернулись от энциклопедистов, считая их произведения вредными и преступными. Французская революция как будто стала тому подтверждением. «Монархи веселились сочинениями Вольтера, Гельвеция и им подобных, ласкали и награждали их, не ведая, что, по русской пословице, согревали змею в своей пазухе, — писал в 1792 году А. М. Кутузов А. А. Плещееву, — теперь видят следствие блистательных слов, но не имеют уже почти средств к истреблению попущенного ими».
Масонство и шарлатанство
В начале восьмидесятых годов XVIII столетия «нравственные преподаяния» трехстепенного масонства уже не удовлетворяли «вольных каменщиков». Умы жаждали некоего «сокровенного знания», более того, откровения, что привело к повальному увлечению мистикой и алхимией.
Это коллективное безумие было своего рода реакцией на рационализм и философию Просвещения. Подавляемое религиозное чувство пробивалось наружу, принимая патологические, порой бредовые формы. Энциклопедисты и Вольтер осыпали предрассудки и магию насмешками, не понимая, что сами косвенно способствовали их возникновению.
«Мы больше не верим в Бога, но верим в дьявола. Мы смеемся над мучениками, но почитаем магов. Мы насмехаемся над таинствами и поклоняемся престижу. Мы строим из себя независимые умы и являемся иллюминатами», — писал в 1791 году в брошюре «Современные шарлатаны» Жан Поль Марат, прошедший посвящение в одной из лож Лондона. — Такова человеческая глупость, что люди постоянно попадаются в ловушку — достаточно сменить ее название».
По самому своему замыслу масонство было призвано объединить людей, придерживающихся разных мнений и имеющих возможность свободно их высказывать. Вот почему среди «вольных каменщиков» можно было встретить и убежденных материалистов, и мистиков, и прогрессивных ученых, и новоявленных розенкрейцеров.
Алхимия, пришедшая в упадок в XVII веке, неожиданно снова подняла голову. Что такое могли скрывать масоны, если не секрет преображения металлов? Множество людей, в особенности в Германии, устремились в ложи — кто-то в надежде узнать трансцендентные откровения, кто-то — с намерением сказочно обогатиться, изготавливая золото при посредстве философского камня. За первых взялись иллюминаты и чудотворцы всякого рода, за вторых — мошенники, для которых наступил золотой век. Каждый государь, от австрийского императора до последнего князька, заводил свою лабораторию с тиглями, позволяя обогатиться умным пронырам.
Шевалье Буре де Корберон потратил целое состояние, гоняясь за этой тайной по всем европейским столицам. В Париже в 1775 году «брат» Жан Батист іурго поманил его каббалой, затем некий Дю Пли сообщил ему по секрету, что на самом деле высшая тайна франкмасонства — преобразование металлов. Другие уверили его, что ложа, обладающая этим секретом, находится в Авиньоне, вероятно, имея в виду иллюминатов из Авиньона — кружок, образованный в Берлине Домом Пер-нети, бывшим бенедиктинцем, который затем стал библиотекарем короля Фридриха II. Переехав из Пруссии в Авиньон, кружок занимался алхимическими исследованиями при помощи архангелов Гавриила и Рафаила, сообщавших «божественное слово», вызывая их сложными заклинаниями. К помощи ангелов обращались и для того, чтобы узнать выигрышные номера лотерейных билетов.
«Разум научает нас, но он не может раскрыть истину, — утверждал в своих лекциях масон И. Г. Шварц, между прочим, ученик Канта. — Одно лишь Откровение может ясно показать нам истинный свет». Таким образом, просвещение, или «просветление разума», по его мнению, сводилось к изучению так называемых божественных наук — алхимии, каббалы и магии. «Человек, — проповедовал Шварц, — в настоящее время гнилой и вонючий сосуд, наполненный всякой мерзостью». «Просветлить» его могли только розенкрейцеры, ибо только им удалось сохранить «искру Адамову» предвечной мудрости тайного знания, доставшуюся им от еврейских сект ессеев и терапевтов.
Игнац Эдлер фон Борн (1742–1791), великий секретарь Великой ложи Австрии, протестуя против преследований масонов в Португалии, Неаполе и Ахене, а также запрета ордена иллюминатов, вместе с тем яростно обрушивался на псевдоцелителей и алхимиков, искажавших идеи масонского ордена, а в 1786 году участвовал в составлении «Устава франкмасонов», призванного оградить братство от нежелательных последователей и всякого рода шарлатанов. (Правда, этот устав, облеченный в форму императорского указа, оказался палкой о двух концах и ударил по самим франкмасонам.)