– Ты будешь украшением нашего рода – помечтай на досуге, подружкам вон похвались…

– Ах ты!..

Чуха ринулась за ним на крыльцо, но со средней ступеньки вернулась, бросилась к ближайшей стражнице: "Меч! Меч дай!". Дан уже сидел в седле, посылал ей воздушный поцелуй.

– Сбить, что ли? – спросила уха, улыбаясь из-под уже оттянувшей тетиву руки.

– Да чёрт с ним! – Яромира вдруг остыла: что подворье-то смешить? Безоружный… Опять же за убитого вгорячах державного гонца и Лар по головке не погладит. – Пусть катится. В другой раз точно зарублю…

Через несколько дней к владетельной чине прибыл чиновник наследного приказа с завещанием бабки Катерины. В котором ещё год назад, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, старая мастерица оговаривала обязательную долю для близких наследников, а всё свое добро сверх той доли оставляла последней своей любимой ученице.

Прямым наследникам отходила вся казна и доброе родовое подворье, Яромире причитались обе мастерские – и в капище, и в столице – со всем содержимым, на полдюжины мастериц каждая, и лавка в узорочном ряду на большом торжище близ детинца. Наследный приказ брался выгодно продать завещанное, если наследница пожелает взять свою долю монетами.

– Мне всё равно, – только и пробормотала убитая горем чуха.

– Зато другим наследникам не всё равно, – мягко возразил чиновник. – Они или выкупают бабулину недвижимость, или прощаются с ней навсегда. С такими решениями не тянут. Я могу подождать до утра.

Яромира ушла горевать к пруду. Забралась далеко в заросли, дала волю слезам. На другом берегу весело возилась в песке беззаботная малышня. И от этого зрелища чухе её печаль казалась ещё горше. Потом её нашёл Лар. Молча присел рядом, подождал, пока утрётся, так же молча протянул флягу – помянуть, обтёр горлышко, приложился сам. Переждал очередной приступ чухиных слёз. Сказал:

– Вот так мне Фёдора было жаль. Каких людей сюда порой заносит…

– Разве… ба Катя… оттуда?

– Взрослой пришла. Потому характер… Воспитание там другое. Ты мастерские бери. И лавку тоже.

– Дядь Лар!

– Монеты – тьфу! А это – память. Так? Очень важная память.

Слёзы опять покатились из глаз Яромиры. Малышня запустила в полёт "змеюку" – длинную нить с нанизанными на неё стрекокрылами. Дёргаясь блестящими изгибами и петлями, "змеюка" уходила в сторону леса. Мальчишки погнались за ней, камушками сбивая с взятого курса обратно на пруд…

– Это всё моё завратное чистоплюйство – ни кола, ни двора здесь. От столичных хорОм отказался. Мол, сами там процветайте, на крови. Теперь и надо б с кем из своих чиновных людей встретиться – боюсь во всяком нужнике любого постоя на никтусово ухо сесть ненароком… И захоти я сейчас в Межгранье дворец купить, тем паче всполошатся. Мигом у каждого окна по гвардейцу встанет. Что такое? Что Лар задумал? Кого здесь хочет принимать? А так, светлая Катерине память, будет и у нас, и у разных нужных нам людей повод бывать там безо всяких окольных предписаний. К тому ж, дело её продлишь, не уронишь. Уж коль тебе, а никакой другой, вверено. Учениц у неё осталось немало…

Малышня "змеюку" сбила, удлинила и запустила опять, как надо. Свившись в большое блестящее кольцо, она трепетала прямо над самодельными песчаными крепостями – к всеобщему ребячьему восторгу. Теперь настал черёд рогатых жаббок: связанные в кварт за лапки, они изображали подбитую самоходку цангов. Подпрыгивая вразнобой и жестоко толкаясь, меся лапками и утюжа брюшками песчаные укрепления, жаббки устремлялись на верхнюю башенку – ухватить аппетитную стрекокрылью связку. Иногда, как сегодня, они до неё добирались… Малышня визжала.

Чуха подобралась к воде, слегка размахнула воду, черпнула, умылась, крепко вытерлась подолом, вернулась на место.

– Я там постоянно жить не смогу, дядя Лар. Не заставляй. Ты ведь тоже туда часто выезжать не любишь. Ну, если только встретиться с кем надо… Как я там, в лавке, сумею нужных людей различать – у всех на глазах?