Дан, никогда не терявшийся с девицами, ещё у чудодейного источника был твёрдо уверен, что занимавший его вопрос к чухе решит с ходу. Он предложит – она согласится. Ещё б не согласиться! Таких капризных дев и в природе-то нет – от владетельного герба отказываться. Тут дело верное. Раньше как получилось? Раз сразу не досталась, то не больно и надобна была. После первых же неудачных попыток подгрести её под себя – до самого посвящения, пока она числилась бойцом его дюжины, – он старался девчонки в ней не замечать. Да и потом смотреть было, прямо скажем, не на что – хамка и голодранка. Но теперь совсем другое дело.

Теперь всё будет по-другому, думал Дан, направляясь в Терем. Теперь-то ты никуда от меня не денешься. А как только дело сладится, будешь у меня в подклети сидеть, горючими слезами умываючись. Я тебе попомню и казарму, и приёмы твои чёртовы, и Жука, и монеты мои… Подожди-подожди, набегаешься за мной, злорадно думал в дороге Дан, представляя себе жалобно плачущую у его стремени чуху. Нет, даже не так. Не у стремени. Под крыльцом! Нет, лучше – под дверью. Он с самыми красивыми чомами в опочивальне, а она на дрожащих коленочках под дверью умоляет его впустить и её… А марш-бросок не хочешь? В доспехах! Жаль, весу в них до пуда не наберётся… И с ристалища прыжками в подклеть – самое то. К пяльцам. Ага!..

Но уже при третьей встрече с очередным зелёным дозором, издали трудно различимым на фоне молодой зелени полей и, казалось, выраставшим на пути как из-под земли, Дану вдруг пришло в голову, что воеводе Лару, пожалуй, не понравится такое обращение с его единственной ученицей. А сейчас, встретившись с самой чухой лицом к лицу, напоровшись на знакомый спокойный взгляд светло-зелёных глаз, почувствовал, что уж кто-кто, а она у его стремени точно рыдать не будет. И, удайся ему загнать, нет, заманить её на нижнеборское ристалище, прыгать по его указке не станет, а поуказывай он – так пойдёт она оттуда не к пяльцам, нет, а яснее ясного, куда и на кого она потом пойдёт.

Нет, думал, он, поднимаясь за ней по ступенькам заднего крыльца, не согласится она. Зря сам сюда приехал. Надо было управителя прислать. Прямо к владетельной чине. К Сершу или, лучше, к Лару. Тогда, глядишь, выгорело бы. А так…

Дан неуверенно оглянулся на своего оставленного у привязи шумилку. Отговориться посланием к чине и уйти? Уйти он тоже не мог. И дело даже не в том, что жизнь в столице изрядно порастрясла его монетные запасы, а выгодный свадебный договор избавил бы от неприятных нравоучений владетельной матушки. Он и объяснить бы толком не смог, в чём тут дело.

Может, в маленьких ступнях, выглядывающих из-под плавно колышущегося перед глазами подола простенького сарафана? Если хорошо знать, что ударом любой из них чуха запросто свернула б челюсть врагу… А может, в её крепком, гибком девичьем стане, в уверенной лёгкой поступи, в такт которой чуть подрагивает искусного плетения коса, перехваченная не женской белой или пёстро-цветастой, а мужской, шитой золотыми драконами, зелёной лентой? В паре боевых браслетов, плотно сидящих на голых и по-девичьи изящных, но тонко меченых шрамами сильных руках? В той грации молодой драконы, с какой она, приостановившись и полуобернувшись, с насмешливым полупоклоном, словно в западню, пропустила его впереди себя в богато убранную светлицу?

Войдя, Дан так и замер у входа. Вот те и голодранка! А как ещё та казна на неё просыплется? Хорошо, что раньше других узнал да сообразил завернуть и засватать. Не согласится, однако… Управителя б сюда…

Роскошь обстановки совсем не вязалась с простым одеянием Яромиры. Но чуха уверенно прошлась по светлице, остановилась возле по-казарменному, без единой складочки, застланной золототканым покрывалом кровати, вытащила из сумы самострел и ровнёхонько подвесила его на один из витых рожков в изголовье. Управившись с этой заботой, повернулась к Дану, удивлённо вскинула брови:

– Что это ты там застыл, в дверях? Проходи к столу, садись. Только угощений или чего иного съестного я тут не держу. Специально сюда носить – это, знаешь, такая долгая и лишняя возня… Я у Ма или в трапезной ем. Скоро колокол, вместе туда и двинем. А пока, давай, вываливай, что там за дело ко мне.

И села на лавку – бочком, нога на ногу, локоть на стол, щека на ладонь. Чуть покачивая ногой, смотрела вопросительно. "Двинуть, да вывалить…" Будто высокого языка и не слыхивала, и зачёта по нему не сдавала. Ещё герб ей свой предлагать… Да перед такой и слОва положенного жалко выговорить. А что положено говорить? Все церемонные, пристойные для сватовства фразы разом вылетели из головы. Надо бы, однако, хоть что-то сказать, а то, гляди, опять столбом обзовёт или чем похуже, думал Дан, глупо пялясь в кружевной вырез пододетой под сарафан бабьей распашонки. И тогда очень даже может быть, что опять до мордобития дойдёт. Как она в такой долгой юбке дерётся – ещё вопрос. Но главного за дракой уже не скажешь.

Дан помялся и выдавил из себя:

– Я вот что…

В раскрытое окно внесло блестящую и шальную, пьяную от весны муху. Муха отчаянно заметалась по светлице. Яромира лениво приподняла над коленом свободную руку и, даже не примеряясь, метко выщелкнула обратно на двор чёрной молнией носившееся вокруг стола жужжащее ядрышко. Уронила кисть обратно на колено, она под тяжестью браслета скользнула вниз, огладив бедро, и Дан ляпнул:

– В общем, если хочешь, я согласен тебя за себя взять.

Чуха даже ногой мотать перестала, щёку от ладони отняла, но позабыла, повременила опустить руку на стол, и раскрытая ладошка ещё несколько мгновений растерянно торчала возле её уха. Будто чуха всё ещё вслушивалась в смысл сказанного. Совершенно не лишнее дело, потому как Дан собирался сказать другое, что звучало бы вроде: "Я хочу взять тебя за себя, если ты согласна". Разница, в сущности, невелика, и предложи он вот так, по-другому, то чуха, наверное, не переспросила бы, нехорошо сужая глаза:

– Что значит, согласен? Когда это я за тебя хотела и просилась?

– Ну, может, я не так выразился… Ты, конечно, не просилась, – поправился он поспешно. – Но тебе ж всё равно когда-то замуж выходить… А я по всем четырём линиям – владетель. Готов в договор один из гербов, какой скажешь, внести. С одной стороны – ты, со всем имуществом. С другой стороны – я, со всей родословной.

Настороженность её никуда не делась, но недобрый прищур не портил больше чухиного лица – с геральдикой она была знакома. По первым же урокам Лара. Историю Мира, неразрывно связанную с военной историей его больших и малых владений, Яромира знала и любила. Предки Дана в ней упоминались не единой строкой. А оба деда вообще были что надо: славно бились и славно полегли. В Порубежье…

А Дан – вот он. Всегда не знаешь, чего от него ждать. Ишь, как подъехал! И мнётся, как дурак – натурально так… Дескать, не врёт.

– А с чего это ты вдруг?