1.

Маленькая чуха поелозила по суку, устраиваясь поудобнее. Когда старина Лар выносил внушительный жбан к жаровне под навесом у ворот, можно было бросать надоевшее плетение, забираться, разминая затёкшее за работой тело, на самую верхушку и, крепко прижимаясь пузом к теплому, пахучему, шероховатому стволу, вдоволь любоваться на закат до самого сигнала. Работа на подворье дадена каждому. В ученье приставляют лет с пяти. Сделал дело – гуляй смело, как любит приговаривать Лар. В своём деле Яромира давно мастерица. Могла б давно отложить крючок, да больно пояс хорош выходил – не оторваться. Обычно после она крутилась возле Лара – он с недавних пор взялся учить её древним сказам и разным учёным премудростям. Или ходила с чомой к пруду – повозиться в песке, искупаться и поделиться вестями и ужастиками с древенской малышнёй. Недавние вести были мелкими и тусклыми. Третьего дня в пещерах у Чёрных Болот крайнего Приграничья опять нашли растерзанного изыскателя. Не смог продержаться до поискового обхода. Без оружия к болотам не суйся! А из Врат выпадают голышом. Яромира тоже загорелась найти себе хоть одни, пусть маленькие, Врата – заглянуть за них, что там? Ходила тайно, будто просто в лес, но брать подаренный Ларом лёгкий самострел никогда не забывала. Вчера добытчики принесли от гряды ещё одного найдёныша – крошечную чуху, отдали соседке-оме. Чуха тоже ходила смотреть на приёмную малышку вместе с Ма. Обычные для Приграничья дела. Но последняя весть была и красивой, и страшной: ко двору вызван самый могучий маг, дабы волшебными чарами привлечь к ногам владетельной чины, овдовевшей прошлым летом, прекрасного молодого витязя, и доставлены – несомненно, для чёрного колдовства – тринадцать юных дев, коих разместили в старой пыточной зале…

Вкусный, приятно щекочущий ноздри запах курился из-под навеса. Лар встряхнул брызжущий жиром лист над угольями, поворошил аппетитные куски и ляпнул шумовкой по ножке жаровни – блямм! Сигнал о том, что Макошь – мать наполненных кошелей – благодарит своих чад за усердие и готова напитать их новой силой. Из кузни, из казарм и оружейной неспешно повалили крепкие парни к трапезной зале. По двору уже распластались сумерки, окутали нижние ветви и, крадучись, поползли наверх – к маленьким голым пяткам. Ма неспроста обещала ночной дождь – тучи сгущались и отгрызали у садившегося солнца то один, то другой кусочек, а тени становились всё темнее и сырее. Сегодня не хотелось смотреть ни на хлопочущих у посудной мохнатых стряпух, ни на сменившихся с караула и рассаживающихся вокруг жбана старших ухов, ни на высыпавших из рукодельни девушек, каждой из которых непременно нашлось дело именно у ворот, ни на поварят, потянувшихся с блюдами от летней кухни через весь обширный задний двор к малой трапезной. Не хотелось прислушиваться к россказням Лара, уже разглядевшего босоногую любимицу среди ветвей и призывно помахавшего ей шумовкой. Подставляя личико последним тёплым лучам, наслаждаясь шелестящей музыкой листвы, чуха погрузилась в сладкое ожидание тайных ночных приключений. Ну, не совсем приключений – вряд ли удастся подсмотреть, что будет делать с юными девами маг. Но если пробраться на южную сторожевую башню, можно полюбоваться на взлетающие над дымоходом его покоев разноцветные колдовские шутихи. В башне, по словам Лара, водились анчутки, и предстоящая ночная вылазка в приключения вполне годилась.

Сегодня вечером, если повезёт, чома приведёт к пруду, а оттуда к башне давешних отроков из маговой свиты. Все чомы – ведьмы, даже самые маленькие, и им есть дело до всего, что связано с магией, особенно, когда дело касается прекрасных витязей и девственниц. Так говорит Ма, и нет никаких оснований ей не верить. Потому, что не будь подружка не только трусихой, но и ведьмой, ей нипочём не удалось бы разговорить и даже зазвать к пруду таких больших надменных мальчишек. Тот толстый даже передёрнулся и скривился:

– Это к вашему жаббятнику?!

А второй изогнул бровь. О, этот второй…. И имя его – Дэл – как поющая тетива, проводившая стрелу…. Хитрая чома говорила только с ним, только для него и не ошиблась – он кивнул и бросил толстому:

– Раз опасно, мы придём.

Не было оснований не верить и Па, уверявшему, что чомы добиваются своего чем угодно, только не магией. Он даже заявил, что знает, чем именно, когда Ма рассердилась и велела больше не говорить о чомах в её доме.

Ма не умела сердиться. У неё был на редкость покладистый характер. Па был вспыльчивый, и все соседи только удивлялись, как в нём уживаются горячность и несокрушимое спокойствие, так необходимое всякому добытчику, а он был очень хорошим добытчиком. Яромира отца любила и во всём хотела походить на него – так, что, малышкой, увидев впервые в пруду своё отражение, в панике помчалась к Ма и, захлёбываясь слезами, с ужасом спросила:

– По-почему я не такая, как Па?!! И почему не мохнатая, как ты?!

– Доченька ты моя…. Успокойся, родная. Тут так мало малышей похожих на своих родителей. Зато глаза у нас с тобой – один к одному…. Разве этого мало? А уж расшумелась ты точно, как он…

Ма вот уж год, с тех пор, как нанизала дочери тринадцатую бусину заговорённой бересты, разрешала играть допоздна и никогда не ругала за дальние вылазки. Однажды, когда Яромира забрела к Чёрным Болотам, на ночь глядя, а Па разбушевался, порываясь отстегать её, как "блудную хруню", Ма, ощетинившись, прикрикнула на него: "Оставь её в покое! И трогать не смей. Может, хоть она найдёт…. Даже Лар… верит. Это моя последняя надежда". "Пусть так, – ответил сразу угомонившийся Па, – даже если напрасная…". Ма просила только ходить со двора днём. Она не сердилась, но одно было ясно: чом она недолюбливает.