Так раздевали молодых женщин, а попадалась пара старух – их не раздевали, а так стреляли…»

Речь шла о том, что молодых женщин перед расстрелом раздевали и Якушев с коллегами играли с ними в «доктора».

Далее Тимошенко продолжает:

«… Ломов там не было, были палки и медные трубы, которыми били осужденных. Это ввели при Якушеве, когда Мартынюк рассказал, как он делает. Палками все начальство било осужденных, в том числе и Гришин избивал осужденных, а для чего били, не знаю. Били не всех подряд. Мартынюк так говорил:

«Чтобы шума не было, несколько раз палкой – и молчит». Тогда и стали бить…»

Еще Якушев успел отметиться в Крыму, на самом излете «ежовщины», когда возглавил НКВД Крымской АССР. В 1939 году новый нарком внутренних дел Крымской АССР Григорий Теофилович Каранадзе подготовил доклад о злоупотреблениях «тройки», которой руководил Якушев, снятый с работы и арестованный 18 декабря 1938 года: «…К 25 ноября 1938 года, т. е. уже после решения ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. о прекращении работы «тройки», вследствие того, что не были оформлены протоколы «тройки» и не подписаны членам Тройки Якушевым, Сеит-Ягъяевым, Щербань, не были приведены в исполнение решения «тройки» на 1347 человек осуждённых. 26 ноября 1938 г., на основании телефонного распоряжения Якушева, находившегося в то время в Москве, были вызваны т. Щербань и т. Сеит-Ягъя для подписи протоколов, которые и подписали их за один вечер на 1347 чел., задним числом и без проверки со своими записями в повестках…

По подписанным 26 ноября 1938 г. протоколам было расстреляно 737 человек, большая часть (519 чел.), после возвращения Якушева из Москвы и его подписи под протоколами».

Кроме того, как свидетельствуют документы, бравый капитан Якушев «лично принимал участие в избиении заключённых, приговорённых к ВМН, в сожжении 11 заключённых. По его приказу заключённые сами копали себе могилы. 200–250 связанных заключённых ставили в очередь и расстреливали на глазах других заключённых». Также Якушев разрешил подчиненным конфискацию у арестантов ценных вещей и хорошей одежды без составления квитанций. По его приказу сотрудники «занимались вытаскиванием кирками и клещами золотых зубов» изо рта трупов казненных.

За фальсификацию дел и незаконные расстрелы военный трибунал НКВД 20 июня 1939 года приговорил Якушева к 20 годам заключения. Но уже в октябре 1941 года его освободили и отправили в отдельную мотострелковую бригаду особого назначения НКВД. С июня по ноябрь 1942 года Лаврентий Трофимович являлся заместителем начальника Разведывательного отдела и заместителем начальника оперативной группы НКВД Северной группы партизанских отрядов (Смоленская область). Его восстановили в звании капитана государственной безопасности. Затем вплоть до июля 1943 года Якушев находился в тех же должностях на Калининском фронте, был переаттестован в подполковники государственной безопасности. Войну он закончил полковником Красной Армии, начальником II отделения X отдела Хозяйственного управления Наркомата обороны. А в запас ушел в 1954 году, будучи начальником Инспекции Хозяйственного управления Министерства вооружённых сил СССР. На пенсии написал две книги о подвигах партизан и разведчиков для детей и юношества. Правда, там Лаврентий Трофимович не стал вспоминать, как играл в детскую игру «доктор» с приговоренными к смерти женщинами и девушками[237].

Любопытно, что ради удовлетворения своих сексуально-садистских наклонностей Якушев и другие чекисты готовы пойти даже на то, чтобы немного затруднить себе процедуру утилизации трупов. Ведь трупы обнаженных женин действительно было сложнее грузить в грузовик, чем трупы одетых жертв. Поэтому основную массу обреченных перед казней раздевали только до белья, чтобы удобнее было грузить. Да и исподнее для палачей большой ценности не представляло. Они предпочитали делить между собой верхнюю одежду расстрелянных.

Вообще же в архивах НКВД времен Большого террора, как мы убедились, описываются такие извращения, перед которыми бледнеют самые жуткие фантазии в романах маркиза де Сада и Владимира Сорокина. Это еще раз доказывает, что жизнь сильнее искусства.

Вполне в духе сорокинской прозы были и некоторые развлечения Николая Ивановича. Согласно показаниям Фриновского, Ежов и Л.Е. Марьясин, напившись пьяными, соревновались, кто из них, сняв штаны и сев на корточки, выпуская газы быстрее, сдует горку папиросного пепла с пятикопеечной монеты[238].

Стоит отметить, что тех чекистов, которые занимали достаточно высокое положение, на уровне глав областных и некоторых республиканских управлений, но не были непосредственно связаны с Ежовым и близки к нему, Берия не расстреливал, а направлял на достаточно долгий срок в тюрьму или лагерь, в расчете, что человек еще может пригодиться. В числе таких пригодившихся оказался и Якушев.

В 30-е годы и особенно в эпоху Большого террора при Ежове в стране небывалого размаха достиг культ работников НКВД. Театры один за другим ставили пьесы о том, как героические чекисты «перековывают» в лагерях и на стройках пятилеток вчерашних уголовников, кулаков, «вредителей». Одну из них, «Аристократов» Николая Погодина, современники прямо называли «гимном ГПУ». О другой – «Чекисты» Михаила Козакова, написанной по материалам процесса «правотроцкистского блока», относящимся к 1917–1918 годам, писатель Андрей Платонов отозвался не без иронии: «Злодейская черная «сотня» заговорщиков объединила в себе самые разнообразные по внешним признакам элементы – от шпионов заграничной службы, от правых и левых эсеров до лидеров из группы так называемых «левых коммунистов». Заговорщики метили в голову и сердце революции, но революция – в лице Дзержинского и ВЧК – уже имела свой меч самозащиты.

Именно этот период революции – трудный, опасный, но богатый опытом и мужеством, – автор взял как материал для своей пьесы. Для такой темы, конечно, недостаточно одного литературного таланта; здесь необходимы глубокие исторические и политические знания, благодаря которым для автора была бы посильна возможность воссоздать объективную обстановку минувшей эпохи революции.

Осмелимся также сказать, что у автора еще должна быть не только личная уверенность в своих литературных способностях, не только творческая смелость, но и фактическое, доказанное в работе наличие этих качеств, поскольку у него в пьесе – среди других действительных лиц – изображены И.В. Сталин и Ф.Э. Дзержинский»[239].

На том же уровне были и другие произведения, восхваляющие «людей в синих фуражках». Вся страна распевала песню войск НКВД:

Еще была песня о «железном наркоме», написанная народным казахским поэтом (акыном) Джамбулом Джабаевым (при активном участии его литературных секретарей – казахских поэтов и русских переводчиков, не миновавших ГУЛАГа):

По поводу этого «шедевра» А.К. Гладков 3 декабря 1937 года высказался в дневнике следующим образом: «Газеты битком набиты материалами к выборам. «Правда» сегодня печатает длинное стихотворение Джамбула «Нарком Ежов». ‹…› Мне очень интересно, с какими лицами читали этот низкопробный лубок сами герои, С<талин> и Е<жов>. У Ежова на фото странное выражение глаз. Не удивлюсь, если он окажется психопатом. Все это так гадко и мизерно, что глазам своим не веришь, когда читаешь»[240].

А песня о Ежове, предназначенная для чекистов, звучала так: