8 сентября 1938 года Фриновский был назначен наркомом Военно-морского флота, а 29 сентября в ведение Берии перешло Главное управление Государственной Безопасности, которое он фактически возглавлял уже с начала сентября. К началу октября Ежов практически утратил контроль над основными структурами Наркомата внутренних дел.

Николай Иванович попытался добиться назначения главы НКВД Казахской ССР С.Ф. Реденса своим вторым заместителем в качестве противовеса Берии, но Реденс, имевший опыт работы с Берией в Закавказье, откуда Станислав Францевич был с позором изгнан в 1931 году после того, как после одного особо бурного тбилисского застолья явился домой в чем мать родила, заявил, что «слишком поздно и что ничего путного из этого не выйдет». По совету Фриновского Ежов передал Сталину папку с компроматом на Берию, но на Иосифа Виссарионовича это не произвело никакого эффекта, разве что еще раз укрепило в мысли, что Ежов засиделся во главе НКВД.

Представленные же Берией Сталину объяснения о своей работе в мусаватистской контрразведке, подкрепленные документами из бакинского архива, Сталина вполне удовлетворили[257].

С санкции Сталина Берия ввел порядок, согласно которому вся исходящая из НКВД документация считалась действительной только при наличии его подписи в дополнение к подписи Ежова[258]. Практически Николай Иванович утратил контроль над наркоматом. Чтобы избежать неизбежного ареста, пыток и казни, ему оставалось либо предпринять попытку государственного переворота, но без каких-либо шансов на успех, либо попробовать, по примеру Люшкова, скрыться за границу (шансов скрыться внутри страны не было, поскольку внешность Ежова была слишком хорошо известна), либо, по подсказке Литвина, застрелиться. Но Николай Иванович не пошел ни по одному из указанных путей и все еще надеялся, что Сталин его пощадит.

8 октября 1938 года Политбюро поручило специально сформированной комиссии в течение десяти дней подготовить проект постановления Центрального комитета, Совнаркома и НКВД о «новом порядке проведения арестов, о прокурорском надзоре и о ведении следствия». Комиссию возглавил Ежов, в ее состав вошли Берия, Маленков, Вышинский и нарком юстиции Н.М. Рычков[259].

Теперь уже мало кто сомневался, что отставка Ежова с поста главы НКВД последует очень скоро. А.К. Гладков 10 октября 1938 года записал в дневнике: «Слух об опале Литвинова. Слух о скорой замене Ежова Маленковым. Слух о том, что Блюхер хотел развязать войну с Японией»[260].

До отставки Литвинова оставалось еще полгода. Сменить Ежова должен был не Маленков, а Берия. А слухи насчет Блюхера распускались для того, чтобы оправдать его последующее исчезновение. Василий Константинович проиграл японцам в боях у озера Хасан по всем статьям, понеся гораздо большие, чем противник, потери и не сумев до перемирия вернуть захваченные японцами позиции, несмотря на значительное превосходство в силах. 22 октября 1938 года Блюхер был арестован на даче Ворошилова в пансионате «Бочаров Ручей» в Адлере, а 9 ноября умер во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке в результате побоев. 14 ноября, еще не зная о смерти маршала, Гладков отметил: «Блюхер был арестован в конце октября в Сочи. Слух о назначении вместо Ежова Берии. Он стоял на параде на трибуне мавзолея.

Многолетний секретарь Совета обороны Базилевич тоже арестован на днях. Он комкор (Георгий Дмитриевич Базилевич был расстрелян 3 марта 1939 года, а реабилитирован в 1955 году. – Б.С.)»[261].

А 30 октября Александр Константинович отметил отсутствие Ежова на кремлевском приеме: «Вчера в Кремле на приеме женщин-летчиц Сталин произнес тост о «бережности с самым драгоценным, что у нас есть – с человеческими жизнями». Недурно! Ежова не было, но Полина Осипенко произнесла тост за «сталинского наркома Ежова». Может быть, он болен?»[262]

Развязка приближалась. 5 ноября Вернадский отметил: «Разговоры об уходе Ежова – (он) ненормальный? Или вредитель? Говорят, Берия уже здесь.

В связи с арестом Блюхера: действительно то, что вызывает (подозрение): неукрепление границы – сопки Безымянной, откуда можно обстреливать залив Посьета (где подводный флот), дело может задерживаться»[263].

Преемника Ежова Владимир Иванович определил верно. А маршала Блюхера счел настоящим врагом народа, таким же, как маршал Тухачевский. 9 ноября Владимир Иванович записал рассказ своей невестки: «Катя рассказывала, что летом жена Игоря (И.В. Ильинского) (сотрудника Гослитмузея, брата невестки В.И. Вернадского. Его арестовали в августе 1937 и расстреляли 3 декабря 1937 года. – Б.С.) была у секретаря Ежова. Он принял ее очень любезно, говорил гл[авным] обр[азом] о ней – она ударница и работн[ица], премированная и распремированная. Когда она сказала, что больше года не знает ничего о муже, он сказал примерно: «Вы не беспокойтесь, работайте – если он умрет – Вы получите извещение». Этот ответ характерен для того глубокого раскола, который начинает резко проявляться между жизнью и властью»[264]. Человек уже почти год как расстрелян, а секретарь Ежова Исаак Ильич Шапиро в глаза врет его вдове и убеждает, что если супруг умрет в заключении, ей непременно сообщат. Впрочем, самому Исааку Ильичу жить осталось не так уж долго. Его расстреляли 5 февраля 1940 года, за день до казни Ежова, но, в отличие от шефа, в 1956 году реабилитировали, хотя И.И. Шапиро играл видную роль в организации Большого террора. А арестовали его буквально через несколько дней после беседы с невесткой Вернадского. Родным потом сообщили стандартное: «Десять лет без права переписки».

Террор тем временем продолжался. 13 ноября Вернадский отметил новые аресты ученых и догадался о «немецкой операции» НКВД: «Постепенно арестуют членов (МОИП) (Московского общества испытателей природы. – Б.С.) – приходится вынимать карточки из карточн[ого] каталога членов.

Подавляющее и удручающее впечатление. По-видимому, сейчас (арестовывают) – виновных (?) и совсем невинных немцев. Машина грубая и не умная – очевидно, ловля невинных и случайно при этом открытие «вредителей» (в том числе и настоящих) – в действительности приведет к какой-нибудь катастрофе, т[ак] к[ак] пропустит или вызовет взрыв (из-за самозащиты). Все более подозрительно относятся к Ежову.

Сейчас арестована Руоф. Недавно говорил с ней по телефону. Она хотела зайти поговорить о ее замечаниях на мою статью о Гете.

Не везет мне. М.В. Шик арестован – его работу – после долгих месяцев потерянных – передал Руоф, Соболю и 12-го сговорился с Цейтлиным. В издательстве шли перемены: Гачев был арестован. Можно было иметь переговоры с Лупполом. Не так давно Луппол был удален из издательства (не арестован) (академика Ивана Капитоновича Луппола арестовали в феврале 1941 года, в июле 1941 года приговорили к расстрелу, а в июне 1942 года заменили расстрел 20-летным заключением. В мае 1943 года Луппол умер в лагере. В 1956 году его реабилитировали и восстановили в звании академика. – Б.С.)»[265].

14 ноября 1938 года Сталин дал директиву региональным партийным комитетам провести проверку в органах НКВД и очистить их от всех «чуждых» людей, «не заслуживающих политического доверия»; вместо них должны быть назначены кандидаты, утвержденные соответствующими партийными комитетами. 15 ноября Политбюро утвердило директиву ЦК и СНК о приостановлении с 16 ноября всех дел на «тройках», а также и Военными трибуналами и Военной коллегий Верховного суда СССР, «направленных на рассмотрение в порядке особых приказов или в ином, упрощенном порядке»[266].

17 ноября 1938 года появилось постановление Совнаркома и ЦК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», с которым операция по устранению Ежова из НКВД вступила в заключительную фазу. Оно признавало успехи НКВД под руководством партии по разгрому «врагов народа и шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок», но подвергало органы серьёзной критике: «Массовые операции по разгрому и выкорчёвыванию вражеских элементов, проведённые органами НКВД в 1937–1938 годах, при упрощённом ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры… Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощённого порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов… Следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными», а «показания арестованного записываются следователями в виде заметок, а затем, спустя продолжительное время… составляется общий протокол, причём совершенно не выполняется требование… о дословной, по возможности, фиксации показаний арестованного. Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершённых им преступлениях».

Теперь аресты можно было осуществлять только по постановлению суда или с санкции прокурора. Ликвидировались внесудебные органы – «тройки» и «двойки», а дела, находившиеся у них в производстве, передавались судам или Особому совещанию при НКВД СССР[267].

Постановление от 17 ноября означало сигнал к прекращению чистки и предрешало замену Ежова Берией. 19 ноября Политбюро обсудило донос на Ежова главы Управления НКВД по Ивановской области В.П. Журавлёва, обвинившего Николая Ивановича в «смазывании» дел по шпионажу среди сотрудников НКВД.