22 ноября Сталин написал записку о бегстве Успенского: «Т-щу Берия.

Нужно поставить чекистам задачу поймать Успенского во что бы то ни стало. Задета и опозорена честь чекистов, не могут поймать одного мерзавца – Успенского, который на глазах у всех ушел в подполье и издевается.

Нельзя этого терпеть.

22/XI–38

И. Сталин»[268].

23 ноября вечером Николай Иванович подал Сталину заявление об отставке, где признавал все допущенные ошибки: «…Т. Журавлёв сигнализировал о подозрительном поведении Литвина, Радзивиловского (предшественника Журавлёва на посту руководителя ивановских чекистов. – Б.С.) и других ответственных сотрудников НКВД, которые пытались замять дело некоторых врагов народа, будучи сами связаны с ними по заговорщической антисоветской деятельности…

Наиболее запущенным участком в НКВД оказались кадры. Вместо того, чтобы учитывать, что заговорщикам из НКВД и связанным с ними иностранным разведкам за десяток лет минимум удалось завербовать не только верхушку ЧК, но и среднее звено, а часто и низовых работников, я успокоился на том, что разгромил верхушку и часть наиболее скомпрометированных работников среднего звена. Многие из вновь выдвинутых, как теперь выясняется, также являются шпиками и заговорщиками».

Но закончил Ежов с некоторым бахвальством: «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК, НКВД погромил врагов здорово». Вечером 23 ноября Ежова вновь вызвали к Сталину, у которого уже находились Молотов и Ворошилов. Заседание началось в 9 часов 25 минут вечера и длилось до часа ночи. Это был последний разговор Ежова со Сталиным. Очевидно, обсуждалось заявление Николая Ивановича об отставке с поста наркома внутренних дел и о признании его вины в том, что многие «враги народа» ушли от возмездия.

На следующий день Ежов был уволен из НКВД с щадящей формулировкой – «по состоянию здоровья», но с оставлением во главе Наркомвода и КПК, а также секретарём ЦК и членом Оргбюро и кандидатом в члены Политбюро[269].

Текст заявления Ежова был разослан всем секретарям обкомов, крайкомов и национальных компартий вместе со следующей телеграммой ЦК от 25 ноября 1938 года: «В середине ноября текущего года в ЦК поступило заявление из Ивановской области от Журавлёва (начальника НКВД) о неблагополучии в аппарате НКВД, об ошибках в работе НКВД, о невнимательном отношении к сигналам с мест, предупреждающим о предательстве Литвина, Каменского, Радзивиловского, Цесарского, Шапиро и других ответственных работников НКВД, о том, что нарком т. Ежов не реагирует на эти предупреждения и т. д.

Одновременно в ЦК поступили сведения о том, что после разгрома банды Ягоды в органах НКВД СССР появилась другая банда предателей, вроде Николаева, Жуковского, Люшкова, Успенского, Пассова, Фёдорова, которые запутывают нарочно следственные дела, выгораживают заведомых врагов народа, причём эти люди не встречают противодействия со стороны т. Ежова.

Поставив на обсуждение вопрос о положении дел в НКВД, ЦК ВКП(б) потребовал от т. Ежова объяснений. Тов. Ежов подал заявление, где он признал указанные выше ошибки, признал, кроме того, что он несёт ответственность за то, что не принял мер против бегства Люшкова (УНКВД Дальнего Востока), бегства Успенского (нарком НКВД Украины), признал, что он явно не справился со своими задачами в НКВД и просил освободить его от обязанностей наркома НКВД, сохранив за ним посты по НКВД и по линии работы в органах ЦК ВКП(б).

ЦК удовлетворил просьбу т. Ежова, освободил его от работы в НКВД и утвердил наркомом НКВД СССР по единодушному предложению членов ЦК, в том числе и т. Ежова, нынешнего заместителя НКВД тов. Берия Л.П.».

О назначении Берии главой НКВД было официально объявлено в газетах только 8 декабря, хотя соответствующий закрытый указ был издан еще 25 ноября. Но весьма осведомленный А.К. Гладков отметил в дневнике: «Арестовывать Косарева приезжал Берия. Он зам. Ежова и, видимо, преемник»[270].

Еще не зная о снятии Ежова, академики продолжали возмущаться его политикой. 30 ноября Вернадский записал в дневнике: «В разговоре с одним из академиков, рядом с которым сидел, – его реплика в связи с происходящим – Ежов явно продолжает политику Ягоды – сознательный вредитель. Всюду в этом отношении беспокойство и ком(м)унисты – наиболее под подозрением»[271].

В низах думали, что Ежов все еще на своем посту и продолжает громить врагов народа. Будущий историк Илья Иннокентьевич Кузнецов 1 декабря 1938 года, будучи 13-летним иркутским школьником, записал в дневнике: «На школьной линейке историк П. Уваров рассказывал о деятельности С.М. Кирова. Такого хорошего человека убили враги! Ежов все-таки раскрыл их грязные дела!»[272] Демонтаж культа «зоркоглазого стального наркома» и «ежовых рукавиц» все же требовал некоторого времени.

Ну, а среди номенклатурщиков среднего звена в Москве о падении Ежова уже знали и, забегая впереди паровоза, распускали слухи об аресте «стального наркома и даже подводили под этот мнимый арест некие логические основания. 2 декабря А.Г. Соловьев зафиксировал в дневнике: «Жбанков, он теперь директор ЦАКФФ НКВД (полковник Стратоник Ильич Жбанков, как и Соловьев, окончивший в 1933 году Институт красной профессуры, был с 1936 по 1953 год директором Центрального государственного архива кино-фото-фонодокументов СССР, который в то время входил в состав НКВД. Поскольку к оперативной работе Жбанков никакого отношения не имел, а принадлежал к НКВД только по должности, репрессии его миновали. – Б.С.) с большим волнением сообщил об аресте Ежова. Событие кажется невероятным. Секретарь ЦК, председатель КПК, НКВД и вдруг сам арестован. Жбанков уверяет, что он в чем-то не поладил с грузинским секретарем ЦК Берия, который помешал уполномоченному НКВД по Грузии кого-то арестовать в Тифлисе. Рассвирепевший Ежов сам помчался в Тифлис, чтобы арестовать уполномоченного и [в качестве?] подозреваемого самого Берия. А когда прибыл в Тифлис, Берия ждал его, сразу арестовал, заключил под стражу и доставил в Москву к т. Сталину с компрометирующими документами. Теперь Ежов под стражей, а Берия назначен в НКВД вместо Ежова. Больше Жбанков ничего не знает. Новость прямо-таки ошеломляющая. Верить или не верить?»[273]

Верить сообщению Стратоника Ильича не следовало. К высшим чинам наркомата он вхож не был. А конфликт на самом деле у Берии в прошлом был не с Ежовым, а с его первым заместителем М.П. Фриновским, который ранее возглавлял погранвойска в Закавказье и подчинялся Берии. Фриновский поэтому всячески настраивал Ежова против Лаврентия Павловича. Сталин прекрасно знал, что Берия с Фриновским никак не сработаются, поэтому появился удобный предлог быстро убрать Фриновского из НКВД, назначив наркомом Военно-морского флота. В военно-морских делах Михаил Петрович понимал еще меньше, чем Николай Иванович – в делах водного транспорта. Формально для Фриновского новое назначение было повышением, а фактически предрешало его скорую гибель.

Сам Жбанков очень не любил Берию, причем по весьма банальной причине: они были соседями, а хороших соседей, как известно, не бывает. 14 ноября 1936 года А.Г. Соловьев записал в дневнике: «Появилась брошюра Л. Берия – секретаря Грузинского ЦК – «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье». Это его июльский доклад 1935 г. на собрании тифлисского партактива. В брошюре выдвигается огромная организующая роль т. Сталина закавказских парторганизаций в 90-х гг. до последнего времени. Я не знаю Берия, но много слышал о нем от моего приятеля С. Жбанкова. Вместе учились в ИКП. Он живет в Троицком переулке в доме НКВД как бывший чекист (на самом деле, как действующий чекист, поскольку С.И. Жбанков в то время возглавлял ЦАКФФ НКВД. – Б.С.). Под ним квартира, закрепленная за Берия для проживания во время приездов в Москву. Приезжает он часто. Говорят, любимец т. Сталина. Но в быту ведет себя очень распущенно. Жбанков жалуется, когда приезжает Берия, то нет никакого покоя. Пьянка, крики, женщины, песни, танцы, дым коромыслом. Раз Жбанков позвонил, чтобы я пришел к нему. Поднимаясь по лестнице, я был оглушен. С обеих сторон двери в квартиру открыты. Берия занимал обе квартиры. Пьяные мужики и женщины орали, не обращая никакого внимания. Жбанков позвал, чтобы я увидел, как безобразничают Берия и его гости. Впечатление очень тяжелое»[274].

Уже принимались меры, чтобы остановить террор. 4 декабря партийным руководителям было разрешено информировать руководителей НКВД на местах о переменах в наркомате, хотя в газетах о смещении Ежова было сообщено только 8 декабря. Николай Иванович остался во главе Наркомата водного транспорта. Отставка была со щадящей формулировкой: будто бы «по состоянию здоровья» Ежов не в силах больше руководить сразу двумя крупными наркоматами. Но окружающие всё поняли. «Во всем этом я оказался не прав. Переживал очень и очень тяжело.