Я обиженно запыхтел, но серебристый нетбук взял.

Ухитрился даже написать пару абзацев, пока Вика приводила себя в порядок, а когда мы завтракали, добил целый эпизод. Удивительно, но к этому времени прошла даже сонливость, она сменилась бодростью, почти настоящей, но очень хрупкой, я ощущал себя во внутренностях стеклянного елочного шара, красивого и прочного на вид, но готового лопнуть в любой момент, рассыпаться тысячей сверкающих осколков, после чего я, столь же иллюзорно материальный, сам превращусь в дым, в пыль.

— Будешь работать или поедем? — спросила Вика.

— Поехали, — упрямо мотнул головой я.

Пусть собственный ноут мне прямо сейчас не требовался, осознание его отсутствия ныло, словно дупло от только что выдранного зуба. Я постоянно, в каждый момент ощущал, что чего-то не хватает, неловко ежился и не мог полноценно отдаться тексту.

— Старый потом отдашь мне, информацию с него спасем точно, а может и машину в целом, — сказала она.

Через полчаса джип наш остановился у огромной цветастой коробки торгового центра, которыми Подмосковье напичкано, словно июльский лес — мухоморами. Вика отобрала у меня серебристый небтук, взяла под ручку, и мы зашагали внутрь, будто обычная парочка, отправившаяся за покупками.

В магазине я вовремя вспомнил, что теперь богатый паренек и могу не жаться.

— Вот этот! — решился я наконец, выбрав шустрый и красивый аппарат, и мы двинулись к стойке, оформлять покупку.

Я остался рядом с продавцом, а Вика отошла в сторону, к стенду с наушниками.

— Спасибо, что пришли к нам. Вот ваш… — Глаза продавца округлились, рот тоже показал буковку «о».

— Ах ты, педик! Вот я и поймал тебя! — Брутальный хриплый голос заставил меня содрогнуться.

Я повернулся, чтобы оказаться лицом к морде с Евграфом Щебутновым.

В косухе, бороде и бандане с черепами он надвигался на меня, как айсберг на «Титаник», как Моби Дик на судно капитана Ахава, как Гог и Магог на цивилизованный мир! За спиной его маячили еще двое амбалов в байкерском прикиде, и во взглядах их читалась невыразимая жажда кровожадного убийства.

— Да что? — пискнул я. — Что я тебе сделал?

— Ты назвал меня педиком! — рявкнул Щебутнов так, что сотрясся весь торговый центр.

— Так и ты меня назвал!

— Это другое! — И ручища толщиной с мое бедро потянулась к моей творческой и гениальной, но увы, субтильной телесности.

Фразу про «другое» я привык слышать от расфуфыренных, псевдоинтеллектуальных либералов, и в устах туповатого ватника она прозвучала странно.

— Э, молодые люди… — попытался вмешаться продавец.