Чем я задел нежную душу Евграфа, в какой суп ему плюнул, я представления не имел! Выяснять не хотелось, да еще я не сомневался, что если начну допытываться, то ответит он рычанием вперемешку со злобными междометиями.

Ниже располагалась краткая, полная доброты и радости «телеграмма» от Гулиной: «Сдохни! Предатель!»

Я торопливо закрыл вкладку.

Взбесить одновременно популярного качка-сетератора, писателя про трахательных впопуданцев и типа элитную критикессу либеральных воззрений — это вам не два пальца об асфальт, это надо не просто выпрыгнуть из штанов, а проделать сей трюк вперед ногами, распевая «Хава нагилу» и жонглируя горящими факелами так, чтобы получался рисунок свастики!

Удел мой сделался для меня как лев в лесу, возвысил на меня голос свой, за то я возненавидел его. Удел мой стал у меня как разноцветная птица, на которую со всех сторон напали другие хищные птицы. Идите, собирайтесь, все полевые звери: идите и пожрите его.

Хорошо, пусть меня слили, и весь литературный мир знает, что я алчная тварь, за бабло продавшая душу власти. Это ничего не меняет — я должен сделать свою работу, дописать то, над чем работаю, и мемуары, и «Навуходоносора», и не только потому, что я взял аванс; просто тексты нужно заканчивать, это вопрос долга, профессионализма и самоуважения.

Я несколько минут посидел, глубоко дыша, чтобы успокоиться, и когда сердце перестало дергаться, взялся за почту.

Там среди обычного хлама выделялось письмо от Пальтишкиной.

«Дорогой Лев, с прискорбием узнала, что ты повел себя весьма-весьма неэтично, — сообщала мне Евгения Захаровна. — Что ты мало того что взялся за серьезный литературный труд в обход нашего издательства, так еще и за труд сомнительной этической направленности».

Точно слили… Всем не всем, но отдельным представителям литбомонда — факт…

Да, я опасался такого исхода, но когда все случилось, испытал даже нечто вроде облегчения. Ну вот, теперь все ясно, я никто и звать меня никак, можно спокойно взять деньги от Бориса Борисовича и уехать домой, чтобы в столице меня сначала облили всякими гадкими жидкостями, а потом забыли… хотя если я уеду, то больше не увижу Вику, а это перспектива нерадостная.

Дальше Пальтишкина сначала уничтожала меня в хлам и грозила карами великими — никаких более изданий и переизданий, номинаций на премии и всех остальных плюшек. Однако потом, используя уклончивые фразы, не называя имен, ничего не говоря конкретно, она все же достаточно толсто намекала — пришли текст, который тебе заказали, все прощу, и вновь запоют райские птицы, и будет все как раньше, и даже лучше.

О да, простит — ведь борьба с режимом звучит гордо, но звонкая монета в своем кармане звучит намного приятнее.

— Вот стерва, — прошептал я, закрывая ее письмо.

Послание от девочки из пиара, отправленное три дня назад, я стер, не открывая. Придется Олегу Копаю выступить на дискуссионном мастер-классе в компании кого-то другого, а вовсе не меня.

Только вряд ли он расстроится.

Ага, вот мне пишут организаторы «Литературы свободы», которая начинается буквально сегодня… Ух, шансов, что я туда попаду, немного, хотя они забронировали мне номер, записали меня на круглый стол «Сочиняем о городе» и поставили в программу мой доклад «Бессмыслица как основа смысла построения вертикального дискурса в произведениях современных намибийских прозаиков».

Твою мать, я в названии-то не все слова понял… Это точно мой доклад? Я это обещал? Ладно, подумаю об этом завтра, как завещала нам занудная завсегдатайка забубенных загулов Скарлетт Охарова…

Страница спама в корзину… и перед очередным письмом я застыл, точно несчастная птица перед готовой к броску коброй.

Отправитель: Алина Л. Шапоклякович. Тема: Литературная судьба.