— Кофе возьми. И себе тоже.

Я некоторое время смотрел на псицу кровавого режима, думая, не послать ли ее сразу. Потом отправился к стойке, откуда вернулся с двумя чашками кофе и соткой армянского коньяка в бокале.

— Спасибо. — Вика отхлебнула кофе, а затем наклонилась вперед и обхватила мою кисть.

Со стороны ее прикосновение наверняка выглядело лаской, но в меня точно вонзили два раскаленных шила. Я дернулся, алкоголь в организме зашипел, вступая с нейронами в какие-то новые, не свойственные ему химические реакции.

— Слушай меня, тряпка. — Вика улыбалась так, словно я был мужчиной ее мечты. — Ты сдашь текст в срок. Даже если мне придется бить тебя по голове топором. Ушла баба? Пофигу. Найдешь другую, лучше. Докажи ей, что она тебя не стоит, а не нажирайся в сопли.

— Отпусти, — прошипел я, словно змея, которую зажали в тиски. — Ссссуууукааа… ыы…

— Боль иногда освежает. — Она разжала пальчики, и я понял, что хоть и пьян, но неожиданно более адекватен, чем пару минут назад. — Сейчас ты пойдешь, примешь душ и ляжешь спать, а после ужина я тебя разбужу, и ты сядешь за работу. Шевелись, ты, тряпка.

Коньяк я все же махнул, запил кофе, но затем как пай-мальчик поплелся за Викой. Даже упал в кровать, но спать не смог — в голове вихрились обрывки мыслей, хотелось сорваться и поехать обратно в Москву, чтобы набить морду Равилю, хотелось включить телефон и позвонить Маше, чтобы обругать ее еще разок, или просто глянуть, что там в интернетах, тупо полазить по соцсетям или почитать «Горгону», чтобы убедиться — у нас в стране по-прежнему все беспросветно и чудовищно.

Я сдержался, но в какой-то момент понял, что не усну.

Дверь моего номера Вика заперла снаружи и ключ утащила, так что вернуться в бар я не мог.

— Ну и хрен тебе, — сказал я наконец, не очень понимая, кого точно имею в виду.

Кого имею, тому и введу, блин!

Я мог бы поработать: да, пьяным не сочинишь ничего гениального, но если ты профи — а я аж целый молодой гений — то все равно получится сносный текст, который потом можно поправить. Однако серебристого нетбука у меня не было… хотя имелся собственный, и на нем разогнанный до бешеных скоростей, раздраконенный файл «Навуходоносора»!

Прямо в трусах я сел к столу, и через пять минут текст засосал меня вместе с мыслями, как засасывает сливное отверстие хлопья грязной пены. Все растворилось в цветастой дымке — Маша в компании Шамсутдинова, Вика с замашками дознавательницы, назойливая пиар-девочка и сама Пальтишкина; они стали для меня будто тени, воспоминания о тех, кто давно умер, а реальность обрели совсем другие люди, не знавшие, что такое смартфон, автомобиль или бумага, писавшие на глине, но истово веровавшие в своих богов. Сделался я не более чем трубой, через которую извергались образы, и у меня едва хватало слов, чтобы облечь их в плоть.

Как изрек некогда пророк Иеремия — пожирал и грыз меня Навуходоносор, царь Вавилонский; сделал меня пустым сосудом, поглощал меня, как дракон, наполнял чрево свое сластями моими, извергал меня!

Очнулся я от того, что кто-то над моим плечом сказал «Хммм!»

Я завертел головой — в комнате было темно, а на пороге стояла удивленная Вика.

— Думала, ты валяешься, как пьяная свинья, в своей блевотине, — обрадовала она меня. — А ты за работой. Время к ужину. В душ пойдешь?

В ответ я только кивнул, поскольку говорить не мог, ведь слова внутри были не обо мне, не о том, что здесь и сейчас, а о том, что там и тогда, о происходящем с моими героями… От стула мне пришлось себя буквально отклеить, в процессе работы я вспотел, будто таскал бревна или копал землю.

В башке шумело, руки дрожали, глаза жгло, во рту царила сушь пустыни Каракумы — давненько я не впадал в такой творческий угар.