— Я тебе больше не «солнышко»! — отрезала Маша. — Ты нанял кого-то, чтобы следить? Подонок! Всегда знала, что ты безумно ревнив! И шлюху свою дорогую сюда приволок! — Злой взгляд метнулся мне за спину, туда, где находилась Вика. — Только и делаешь все назло! Свинья! Как я могла потратить на тебя мои лучшие годы!?

«Лучшие? — очень хотелось возопить мне. — Годы? Каких-то четырнадцать месяцев! Сплошные мучения с моей стороны, постоянная нервотрепка и необходимость доказывать, что я тебя люблю, и беспрерывные капризы и истерики с твоей! Если это лучшие, я носорог!» Только я знал, что отвечать бесполезно.

— Мало тебе было по морде букетом? Мало? — Маша наступала на меня, я отходил.

И только в этот момент я сообразил, что за ней идет кто-то еще, очень знакомый: круглое и плоское лицо, маленькие черные глаза, Равиль Шамсутдинов, главный литературный татарин Всея Руси, мой сосед на «Литературе свободы» два года назад!

Иногда я подозревал, что его читают только люди, мучимые «татарским комплексом», древней виной то ли за то, что вояки Батыя нас захватили, то ли за то, что их потомков мы сначала вышвырнули прочь, а затем и вовсе сделали частью России. Тексты были унылые, в меру сдобренные повесточкой и национально-религиозным колоритом.

В голове у меня все смешалось, как в доме Облонских. Это что, они тут вместе? Прикатили вдвоем, чтобы в хорошем пансионате с бассейном, лесом, барчиком и пятиразовым столом из шведов… разговаривать о литературе? Нет, просто тупо трахаться!

Я вспомнил, что они вместе пришли в «Крокодил» на следующий день после того, как Маша бросила меня, но тогда я не обратил на это внимания.

— Ах ты стерва, — проговорил я устало. — Ах ты сучка… И давно ты на конееда запала? Клялась мне в любви, а сама с этим вот шашни крутила? Поуродливее не могла найти?

— Эй, полегче… — вмешался Шамсутдинов, но я не обратил на него внимания.

— Я… я… — Голос Маши дрожал, случилось невиданное — она покраснела. — Равиль! Мы уезжаем! Немедленно!

Вика вцепилась мне в локоть, дернула в сторону, и сделала это очень вовремя. Раскаленная от злобы Маша пронеслась мимо, точно комета, а Шамсутдинов сыграл роль ее хвоста. Хлопнула калитка, через которую мы только что вошли, и рыкнул мотор большого черного «Форда», заменявшего главному татарописателю всея Руси верного коня.

Поле боя осталось за нами, вот только радости по этому поводу я не чувствовал.

Ведь одно дело, когда женщина ушла от тебя просто так, в пустоту, и совсем другое — когда она ушла к кому-то, предпочла тебе другого мужчину, и ладно бы выдающегося, знаменитого красавца или богача, но нет — чувака из твоего круга, ничуть не лучше, а то и похуже, чем ты! Унижение расхохоталось мне в лицо и обхватило липкими и тяжелыми, словно вымазанными в меду ладонями.

***

Сразу после заселения я отправился прямиком в бар.

Местный владелец рюмок, шейкера и кубиков льда отзывался на имя «Коля», хотя происходил, судя по внешности и акценту, с территорий между Уралом и Памиром. Лицо его напоминало мне о Равиле, поэтому пил я, сидя лицом к окну, чтобы видеть депрессивный осенний лес под серым небом с редкими пятнами голубизны.

Сначала для успокоения нервов я вмазал водки, а когда меня перестало трясти, принялся за пиво. За соседним столиком вскоре объявились две хихикающие барышни предбальзаковского возраста, но их вид вызвал в моем брюхе такой приступ отвращения, что пришлось взять еще пива.

Барышни строили подведенные глазки, но увяли, едва в бар вошла Вика.

— Даа, делааа… — сказала она, созерцая пьяные вдрабадан руины звезды русской словесности в моем лице.

— Выпьем? — предложил я. — Я угощаю! Чего тебе взять?