— Одно другому не мешает! — отрезала Ленка. — Предыдущая была, бррр… «поэтэссой»! — В последнее слово она вложила пару тонн презрения. — Взбалмошной, эгоистичной, ни на что не годной!
— И вовсе нет! — Мне стало обидно, не столько за Машу, сколько за себя, ведь я с ней встречался, и если она никуда не годится, то и я как мужчина не особо разборчив. — Не мешает! Много ты знаешь!
Признаться, кто именно и зачем приставил ко мне Вику, я не мог, как и сказать, что вся забота этой красотки, вооруженной кроваворежимными творожниками, — напускная, профессиональная, и что если ей отдадут приказ, она с той же милой улыбкой отрежет мне нос или пустит пулю в голову.
— Побольше тебя. Не будь идиотом! — сварливо буркнула Ленка, обняла меня и исчезла.
О, родственники, желающие тебе счастья и лезущие в судьбу твою, в душу твою толстыми и грязными нечуткими руками! Нет от них спасения, нет убежища, и никакого смирения не хватит, чтобы выдержать благодеяния их!
Глава 12
Про Автор. Забей я вспомнил через два дня… или через пять?… от избытка работы и нехватки сна внутри головы все смешалось, я совершенно потерялся в числах и днях недели, помнил только, что вроде бы еще сентябрь. Но тут я проснулся рано, чуть ли не в восемь, и решил за кружкой кофе посмотреть, каковы мои успехи на сайте, куда затащил меня Петька.
Что удивительно, на страничке вовсю кипела жизнь.
У меня оказалось больше сотни подписчиков, среди них сам Петр Патриот с российским флагом на аватарке и израильской фигой в кармане, про которую ведал только я. Почитав комментарии к своим текстам, я узнал от некоего Доктора Шмульке, что я мудак и рассказы мои никуда не годятся, после чего немедленно забанил этого доброго и искреннего человека.
Все как в любой соцсети — в толпе всегда найдется идиот-другой.
Но самое удивительное — мне кинули несколько наград, в сумме почти на тысячу рублей, а «Хтонь подзаборная», без моего участия добавлявшаяся по главе в три дня, вызывала настоящий шквал просьб — «где продолжение?», «прочитал, хочу еще», «автор, проду!» Плюс в почте нашелся одобренный коммерческий статус в виде бумажки, которую нужно было распечатать, подписать и отправить скан обратно.
От изумления я даже сделал все это немедленно.
Воистину, укреплю его как гвоздь большой в твердом месте, когда он менее всего ожидает, и будет он как седалище славы для дома отца своего, и будет висеть на нем вся слава отца его, детей и внуков, и правнуков, всей домашней приблуды до последних кухонных орудий, и будут висеть там и овцы его, и бараны, и козлы с козами, и также куры с утками…
Вредно читать книгу Исайи на ночь, а то и не такое в голову придет.
В девять затрезвонил телефон, и в трубке обнаружилась девочка-пиарщица из ИЕП.
— Доброе! Утро! Лев! Николаевич! — понесла она, ухитряясь ставить восклицательные знаки не только после каждого слова, но и внутри слов. — Для вас! Приглашение! Отличное!
Девочка эта славилась тем, что писала с грубыми ошибками, над которыми ржал весь литературный мир. Но тем не менее ее не увольняли, поскольку она была из хорошей, правильной семьи, и она продолжала хлопать наивными глазками, извещая писателей, что «присс-канфиренция будит в 6 часов» (кого она будит, неведомо), и что «наш стэнд на выставке сразу справа, как вывнутрь» (редкий и дикий зверь вывнутрь, собрат выхухоли).
— Что за приглашение? — Я попытался вспомнить, не пообещал ли в суматохе явиться куда-нибудь.
Вроде нет, с девочкой из пиара я общался последний раз в июне, когда шло продвижение «Крыльев последней Надежды», а потом все предсказуемо затихло на лето.
— Дискуссия! На площадке! Библиотеки Гомера! Сам Олег Копай! Будет!