— Да ладно, братан, мы ж так, с дружеским визитом. — Петька засмеялся и хлопнул меня по плечу. — И ключ отдать. Сейчас чаю попьем, все дела, шуры-муры… Мы теперь вдвоем. Веришь, в натуре?
Я закрыл глаза и на мгновение прислонился лбом к восхитительно холодной стене.
Велики чудеса Твои, Всевышний, сводишь Ты вместе коммерческого сетевого писателя, который вроде бы как женат, и типичную девицу из литературных кругов, таскающую в сумке антидепрессанты и талончик на прием к психотерапевту, излишне тонкую душевную натуру, обладательницу — по ее словам — биполярного расстройства, депрессии и всех прочих модных болезней творческих женщин! И делаешь Ты это с помощью скромного раба Твоего, более всего на свете желающего ныне положить голову свою на подушку свою, дабы поспать спокойно!
— Нет, не верю, — сказал я наконец. — Но пить не буду — сразу говорю!
По крокодильей усмешке Петьки я понял — нет, не отвертеться мне сегодня.
— Я со своей развожусь, уж и заяву подал, — сообщил он. — С Иркой теперь будем. Да?
— Пэээтр! — взревела она, за что была вознаграждена звучным хлопком по заднице. — Нахаал!
Последнее слово прозвучало игриво, и за ним не последовало обвинений в харассменте, обзывания мужским шовинистическим цисгендерным свинохряком и прочих ритуальных возгласов.
— Совет да любовь, — сказал я с такой фальшивой благожелательностью, что на свадьбе меня немедленно начали бы бить по лицу.
На кухне обнаружилось аж две бутылки крымской мадеры и салаты в контейнерах.
— Давай, не жмись, братан, епта, — приговаривал Петька, набулькивая темно-желтой жидкости в стакан. — Ты нас познакомил и, значит, ты во всем и виноват, чо. Как вариант. Бывшая моя на тебя в суд подаст теперь, ха-ха.
Жена его работала помощником адвоката в какой-то конторе типа «рога и копыта». Откровенно говоря, я подозревал, что ее там держат не из-за того, что она разбирается в законах, а из-за эффектной внешности, ослепительной улыбки и непрошибаемой туповатости, которую знавшие ее плохо люди принимали за хладнокровие.
Мадера оказалась поддельной, мерзким шмурдяком, от которого мне захотелось спать еще сильнее. Но у Баковой от него развязался язык, и на меня обрушилась лавина жалоб и сплетен, связанных с альтернативной критикой — кто кому обещал набить морду, кто из откритикованных авторов впал в истерику, и на кого напишет ядовитую рецензию лидер движения Чибурдаев, благоразумно обитавший аж в Монголии.
Я сидел и кивал, думая об одном — как бы вытурить их из квартиры.
— Ты ее не слушай, — зудел в другое ухо Петька. — Все это — требуха. Главное — бабло. Нужно писать так, чтобы тебя покупали.
— Меня покупают, — сообщил я мертвым голосом.
— А ты деньги эти видишь, братан? — Он обнял меня за плечо и снова взялся за бутылку. — Издатели все забирают! Эти жадные капиталистические паразиты, гнилые посредники, которые не нужны! Для детей пусть издают, переводят всякое, альбомчики, а вот в художке… Иди к нам, в электронку!
Мадера из второго стакана понравилась мне больше, чем из первого.
— В электронку? А зачем? — спросил я.
— Вот сколько у тебя роялти? — спросил Петька. — Тринадцать процентов? Отчеты? Показывают раз в квартал… Должны. А присылают раз в год, и то если ты им мозг вынешь.