– Мне очень жаль… – пробормотал он. – Ты хорошая девочка, Бриджет. Лучше всех. Но что я могу поделать?

Видимо, для того чтобы покончить с этим вопросом, сестра Мод наконец-то подошла к Бриджет и, развернув ее за плечи, подтолкнула ее ко входу в госпиталь. Лили пошла следом и, несмотря на запрет на общение с подругой, продемонстрировала ей шарф, который вязала, и сказала:

– Видишь, Бриджет? Я вяжу его для тебя. И когда придет зима…

Сестра Мод фыркнула и перебила ее:

– Ты нарушаешь правило, Лили Мортимер. Мне что, наказать тебя?

– Нет, – ответила Лили. – Я сказала всего пару слов. Не то чтобы я с ней «общалась». Я лишь хотела, чтобы Бриджет увидела шарф.

Она протянула той шарф, и Бриджет с нежностью потрогала его. Слезы бежали по ее щекам, катились по коричневым веснушкам.

– Можешь сделать его подлиннее? – попросила она. – Чтобы в морозы было теплее.

– Да.

Сестра Мод отдернула руку Бриджет от шарфа.

– Не знаю, что это вы тут устроили, если не «общение», – сказала она. – Уйди, мисс Негодница, иначе тебя ждет сама знаешь что.

Лили стояла и смотрела, как Бриджет и сестра Мод уходят прочь. Она оглянулась на фургон мистера Инчбальда и на долю секунды представила, как тайком забирается в него и едет в Болдок, как укачивает нового младенца, пока тот не уснет, как прибывает в лавку, чтобы пересчитывать кульки с манной крупой и рисом и карамельки в банке, словно она Джеймс Бак, который пересчитывал все-все на свете, включая девять пальцев на ее ногах. Но она знала, что необдуманные побеги из Госпиталя для найденышей остались в прошлом, да и к тому же лавка была райским местом для Бриджет, а не для нее. Отправившись туда, она бы все равно что обокрала ту, которую любила.

Она перевела взгляд на шарф. Она надеялась, что ей удастся выпросить достаточно пряжи, чтобы связать шарф длиннее обычного, и Бриджет будет в нем тепло.

Лили везде носила шарф с собой, боясь, что кто-нибудь его утащит. Она вязала его в каждую свободную минуту, когда руки ее не были заняты каким-нибудь заданием, пока шарф не достиг длины от изголовья до изножья ее железной кровати. Она вязала дальше. Она знала, что длины кровати недостаточно. Она думала о том, как меняются времена года и как медленно одно перетекает в следующее, но как, в конце концов, всегда приходит зима. Шарф перепачкался в пыли, и на нем появились пятна грязи, но она понимала, что со временем то же происходит со всем на свете, поэтому не огорчалась и думала, что не огорчится и Бриджет; важны были лишь долгие часы, которые она провела над этим шарфом, и то, что Бриджет будет знать – по теплоте его, по запаху, напоминавшему о Берти, – что дружба их живет, пусть даже им нельзя заговорить друг с другом или, смеясь, лежать рядом в вымокшей постели.

К разгару лета шарф был закончен. Лили попросила одного из мальчиков, работавших за ткацким станком, измерить его, и тот сообщил ей: «С ума сойти, да он длиной семнадцать футов и три дюйма!» Стараясь отчистить шарф, она все терла и терла его щеткой, пока не начала задыхаться от жестких волокон шерсти. Аккуратно закрыв петли, она украсила концы шарфа особым швом, который наложила алой нитью – как тех «солдат», которых она вышивала на ферме «Грачевник». Затем она свернула шарф в моток и попросила разрешения навестить Бриджет, которая опять была в лечебнице, на сей раз не с заражением крови, а с тем, что доктора называли «воспалением мозга», но что на самом деле было просто помрачением души, провалом в уныние, для чего, как твердо заявили доктора, «нет совершенно никаких причин».

В лечебнице Бриджет не лежала в кровати, как тяжелобольная, а сидела у окна, разглядывая двор и зазубренные кромки крыш вдалеке.

– Помнишь, какими черными нам показались туман и дымка, когда мы выбрались из той телеги с чаем? – спросила она.

– Я тут подумала, – сказала Лили. – Я могу попробовать написать еще одно письмо Нелли, и в нем скажу, что, если я смогу вернуться на ферму «Грачевник», то привезу тебя с собой, и ты сможешь нам помогать собирать камни.

– Слишком поздно, – сказала Бриджет.

– О чем ты говоришь?