– Нет, – сказал Томас. – Я приберег для вас кусочек холодной баранины. Завернул его в промасленную бумагу. Хотите поесть?
Когда они добрались до госпиталя, их приняли и выпороли без исподнего (дело рук сестры Мод). Изорванные туфли их выбросили, а других на смену не дали, поэтому, несмотря на по-прежнему морозную погоду, им приходилось ходить босиком, в дырявых чулках, и мерзлая земля до боли студила им ноги и спины, порою доводя девочек и до слез. Но плача друг друга они больше не слыхали, потому что их разлучили и наказали им больше не общаться, и по ночам им приходилось делить кровати с другими детьми, которые, бывало, дразнили Лили за недостающий палец, и для нее это было такою мукой, что она почти не спала и в мыслях все взывала к Бриджет.
Безрадостная жизнь, которую они предвидели, началась сразу же. Их окружила суровая зима. Просторный двор, где бесконечно сновали те, кто приезжал и уезжал из госпиталя, был весь в лужах, и лужи застывали в лед, и на прогулках дети скользили по нему, изобретали игры с бегом, паданьем и синяками, мечтали о коньках, на которых смогли бы, кружась и рассекая лед, выписывать нечто прекрасное под беззвучную музыку.
Лили пробовала присоединиться к этим играм, но без туфель лед обжигал ей ноги, и местами он был тонким, из него торчали острые камни и вмерзшие веточки, и как-то утром она увидела, что Бриджет сидит на льду, вцепившись в ступню, и рыдает. Лили знала, что не следует к ней подходить, но, заметив кровь на земле, подбежала и опустилась на колени рядом. Кусок стекла торчал из пятки Бриджет, и кровь безостановочно текла из раны, смешиваясь с пылью и грязью с полов, по которым та ходила. Лили хотела положить ступню Бриджет к себе на колени, чтобы взглянуть, не сможет ли она вытащить стекло, и Бриджет прильнула к ее руке и сказала:
– Лили, помоги мне!
Но тут явилась сестра Мод, обутая в крепкие черные ботинки, и, наклонившись, рывком поставила Лили на ноги, и заявила, что ее ждет порка за «общение с такой же грешницей», и оттолкнула ее прочь с такою силой, что та упала и разбила колени. Бриджет закричала:
– Лили, Лили! Не бросай меня!
Но сестра Мод заткнула Бриджет рот рукой в перчатке и поволокла ее внутрь, хромающую и трясущуюся от рыданий, и кровь из ее раны оставляла крошечные алые следы на льду, как будто здесь прошелся волк, все еще вымазанный в крови своей жертвы.
Порки так и не случилось. Лили ждала ее. Увидев сестру Мод в коридоре, она едва сама не попросила ее об этом, чтобы наказание поскорее осталось в прошлом. Однако сестра Мод отвела ее в сторону и сказала, что Бриджет О’Доннелл попала в лечебницу «с заражением крови». Она добавила:
– Скорее всего, она умрет, поэтому я решила дать тебе поблажку. Я думаю, смерть – достаточное наказание.
Потом она пошла своей дорогой, а Лили осталась на месте. И подумала: «Вот ведь как бывает на свете: кто-то проходит мимо и произносит те слова, которые камнем оседают у тебя в груди, и потом уходит, а ты остаешься наедине с собой, кладешь руку себе на сердце, пытаясь сбросить этот камень, но он не двигается с места».
Зима подошла к концу. Деревья, что росли вдоль ограды госпиталя, будто вспыхнули розовыми и белыми цветами, которые распустились на их серых ветвях. Была раздача обуви, и Лили досталась пара поношенных туфель, которые прежде принадлежали девочке постарше. Ходить обутой ей было непривычно – казалось, что она надела нечто вроде доспехов.
Лили не решалась спросить у сестры Мод про Бриджет. Она убедила себя, что, если Бриджет умрет, она как-нибудь это почувствует. Она начала вязать для нее шарф. Пряжа, которую ей дали, была грубой и небеленой, но в то же время толстой и прочной, и она решила, что шарф из нее получится теплый и уютный. Сероватый цвет ее напомнил Лили о Берти, и ей подумалось, что, будь у нее выбор, она предпочла бы жить не здесь, а в сарае с Бриджет О’Доннелл и овечкой Берти, пить из ручья, есть желтые яблоки. Возможно, там жила бы и сова со строгой белой мордой, которая приглядывала бы за ними.
Но однажды она увидела, как Бриджет играет в бабки во дворе, там, где цвет облетел с деревьев и превратился в розовую пыль. Она совершенно отощала. Казалось, даже голова ее усохла, и форменный чепец Корама сползал ей на глаза. Лили хотела подбежать и показать Бриджет недовязанный шарф на толстых спицах, который держала в руках, но заметила неподалеку сестру Мод, поэтому осталась там, где стояла. Был весенний ясный день, пушистые облака проплывали над госпиталем, а высоко в голубом небе сновали чумазые от сажи лондонские птицы.
Некоторое время Лили стояла, задрав голову, и вспоминала ласточек, которые парили и описывали круги в небе над фермой «Грачевник», и самих грачей, шумевших среди буков. Когда взгляд ее вернулся к Бриджет, она увидела, что та бросила игру в бабки и куда-то побежала. Во двор въезжал большой ветхий фургон, а надпись на его парусиновой крыше гласила: «
Лили пошла вперед. Фургон остановился, и мужчина – мистер Инчбальд? – слез с козел и едва не рухнул на землю, когда Бриджет на полной скорости врезалась в него и обхватила ручками за пояс.
Мистер Инчбальд был старше, чем представлялось Лили, и сутуловат – возможно, потому что ему приходилось постоянно нагибаться, чтобы зачерпывать кофе и пересыпать его в бумажные кульки, – но лицо мужчины, полускрытое под мятой бурой шляпой, выглядело безмятежным и добрым. Он обнял Бриджет, которая уже вовсю ревела, но не посмотрел на нее и не заговорил с ней; его взгляд блуждал по двору, словно ища того, кто сможет ему помочь. Лили увидела, что сестра Мод не шевелится и только наблюдает за происходящим, закусив губы своими плохими зубами, так что Лили зажала вязание под мышкой и решительно зашагала к Бриджет и мистеру Инчбальду. Сестра Мод по-прежнему стояла как истукан, поэтому Лили шла и шла и, уже будучи вблизи фургона, услышала, как Бриджет говорит:
– Заберите меня домой, мистер Инчбальд. Я хочу домой…
Мистер Инчбальд пытался высвободиться из цепких ручек Бриджет, но она крепко держалась за него и верещала:
– Пустите меня в фургон. Пожалуйста! Я хочу уехать домой в Болдок и никогда больше сюда не возвращаться!