– Мы надеемся, что вам хорошо спалось.
– Спалось чудесно. Эта комната напоминает мне ту, что была у меня в детстве, когда я жила в Суффолке. Разве что пухового одеяла на кровати у меня там не было, а только маленькое вязаное.
Сэм Тренч стоит истуканом – как всегда стоял в церкви – и смотрит в сумрачную комнату, а за спиной у него волнуется и мерцает белое пламя газовой лампы. Он молчит. И Лили дивится этой его неподвижности и безмолвию, и гадает, не отточил ли он эти навыки благодаря своей профессии; не тот ли он, кто терпеливо ждет и ничего не говорит, сверлит своим неотступным взглядом ту, что виновна, и ждет, когда она расколется и признается в содеянном.
Лили расчесывает волосы и умывается. Она уснула в своем шерстяном платье, и юбка измялась. Она думает, что сейчас, наверное, похожа на беспризорницу, нашедшую для себя какое-то временное пристанище в укрытом снегом мире, но изменить это она не в силах. Перед тем как уйти, она оглядывает маленькую комнатку с зелеными стенами. Расправляет пуховое одеяло и с нежностью проводит по нему рукой, будто увидела под ним себя саму и хочет сказать себе спящей: здесь тебя ждет мирный сон без кошмаров, без гнева и без страха.
Она спускается в гостиную, где Джойс разливает чай и подает ей блюдо с домашними оладьями, и впервые за долгое время Лили чувствует голод. Она ест свою оладью, как истощенное дитя, – в страшной спешке и роняя крошки себе на грудь. Она поднимает глаза и видит, что Джойс и Сэм Тренч смотрят на нее и улыбаются. Пока она отряхивает крошки с платья, Джойс придвигает к ней оставшиеся оладьи и говорит:
– Сэм сказал мне, что о вас, кажется, некому позаботиться. Это правда?
Лили, потянувшись было за еще одной оладьей, убирает руку. Она начинает рассказывать, как Белль Чаровилл наконец согласилась оставлять дверь в свой кабинет открытой, чтобы до постижеров доходило тепло от ее печки, и у Белль, пусть и владычицы в этом маленьком мирке, золотое сердце, и она подбадривает своих девушек остротами и смехом…
Джойc, бросив взгляд на Сэма, говорит:
– Имя Белль Чаровилл известно всему Лондону, Лили. Я слышала, что она весьма очаровательна, но вам не стоит полагаться на нее.
– Да, – говорит им Лили, – и я не полагаюсь. Я не жду, что кто-то будет обо мне заботиться.
И снова Сэм с Джойс обмениваются взглядами. Затем Сэм откашливается и говорит:
– Мы с Джойс поговорили вчера ночью. Мы увидели, как вам нехорошо и как вы исхудали, и я сказал Джойс: «Однажды, много лет назад, я спас Лили и думаю, что она вновь нуждается в спасении». И Джойс сказала, что опасается, не случилось ли с вами недавно чего-то дурного, и…
– Нет, – быстро отвечает Лили. – Ничего дурного со мною не случалось.
– Что ж, это хорошо, но, может быть, вы испытали ужас или горе, о которых не хотите говорить. Такое нередко случается с девушками вашего возраста. И мы бы ни за что не стали лезть в вашу жизнь, но…
– Нет никакого горя.
– Но что-то вызывает вашу тошноту. Возможно, дело просто в том, что вы себя не бережете, ибо такое очень часто приключается с юными…
– Нет. Очень любезно с вашей стороны переживать за меня, но у меня все хорошо, и мне, пожалуй, пора. Мисс Чаровилл не любит, когда мы опаздываем. У нас сейчас большой заказ – готовим парики для оперы, и режиссер ужасно строг, приходит на Лонг-Акр с мухобойкой, чтобы нас ею подгонять…
Лили встает. Аппетит пропал. Она осматривается и ищет взглядом свое пальто, которое куда-то убрали накануне – еще до лука и рубца, еще до тошноты, – но Джойс Тренч кладет ей руку на плечо и говорит:
– Присядьте на секунду, Лили. Вчера у нас родился план, решение, и мы хотим его вам изложить.
Лили смотрит в окно гостиной и видит, как снег искрится под солнцем, но ей неведомо, который час и не опоздает ли она, когда дойдет до Лонг-Акр. Словно прочтя ее мысли, Сэм говорит: