– Я побуду здесь, а потом умру.

Лили протянула ей шарф.

– Смотри, – сказала она, – я связала очень длинный. Ты сможешь обмотаться им несколько раз.

Бриджет взяла шарф и развернула его, и он растянулся по больничному полу во всю свою впечатляющую длину. Бриджет изумленно уставилась на него.

– Сколько тут петель? – спросила она.

– Я не знаю, – сказала Лили. – Тысячи. Столько же, сколько злых слов вылетает изо рта сестры Мод. Или даже больше.

На лице Бриджет появилась тусклая улыбка.

– Я скучаю по тебе, Лили, – сказала она.

Лили подошла к ней и обняла ее, и поцеловала в макушку, снова обритую и свободную от местного чепца. Бриджет прижалась к ней и положила голову к ней на грудь.

– Так бы и уснула. Запросто, – сказала она.

Лили пустили к Бриджет совсем ненадолго, и вскоре пришла сестра Мод и, показав на шарф, заявила:

– Да это просто половая тряпка. Тебе пора на выход, Лили, иначе тебя ждут наказания, и на сей раз они будут куда строже.

На следующий день Лили вызвали к капеллану. У него был добрый голос, и двигался он медленно и осторожно. Он предложил Лили сесть в большое кресло, и она послушалась его и, болтая в воздухе ногами, не достававшими до пола, ждала, когда он заговорит.

Он сообщил ей, что Бриджет О’Доннелл мертва. Она умерла в свой восьмой день рождения.

– Увы, это одна из тех смертей, от которых Господь наш приходит в гнев, поэтому обсуждать мы ее долго не будем и на святой земле похоронить ее не сможем. Но я решил, что тебе, как ее подруге, следует знать, что произошло, – сказал он.

Лили ничего не отвечала. Из ее разума исчезли все слова. Она только смотрела на капеллана и разглядывала его серую шею над белым воротничком и нечто в этой серости, похожее на яйцо и ходившее вверх-вниз, когда он говорил.

– Она повесилась, – сказал капеллан. – Она пошла в ткацкую мастерскую, забралась на стул и привязала один конец длинного шарфа к раме станка, а другой затянула на шее. Потом она отпихнула стул. К сожалению, та вязаная вещь оказалась недостаточно плотной, чтобы сломать ей шею, но задохнулась она очень быстро. Мы молимся в надежде, что она не сильно мучилась.

Лили больше не могла смотреть на капеллана. Было что-то в его бледной сухости, от чего ей стало тошно. Она опустила взгляд на свои руки и осознала, какими вялыми, и розовыми, и бесполезными они были, не занятые спицами и пряжей. Она все думала о том, как те часы, что она провела, трудясь над шарфом, приносили ей тупое умиротворение, которого хватило на сотню дней и даже больше, и как за эти считаные минуты рядом с капелланом это умиротворение растворилось в воздухе.