– Ну что ж. Знавали мы немало таких же, не способных испытывать благодарность. Но не будем больше об этом. Позволь узнать, зачем ты пришла к нам?

Она знала, что такое дозволено. Молодые люди, выросшие в госпитале Томаса Корама, иногда приходили и выспрашивали сведения о себе, которые успели позабыть или которых вообще не знали. У них не уточняли, зачем им это. Они просто обращались за этими сведениями, и, поскольку учет в госпитале велся очень строгий, их обычно находили. Лили попросила показать ей мешок.

Ей велели подождать за дверью, пока клерк ходит вниз и ищет нужную страницу в книге учета, куда записывалось все и обо всех. Она сидела на скамье в знакомом коридоре, прислушиваясь к звукам, эхом отражавшимся от стен, чувствуя запах воска, которым натирали здесь полы, испытывая радость от того, что она сможет беспрепятственно выйти за ворота после того, как ей покажут метрику.

Снаружи звякнул колокольчик. Лили встала и выглянула в большой двор, где мальчики и девочки выстраивались в шеренги после того, как отведенное на игры время истекло, и увидела, как послушно они отряхиваются, натягивают свои форменные чепцы и кепки… сколько же детей… сколько же найденышей. И вот тогда ей на глаза попалась сестра Мод. Она вышла из здания и направлялась к шеренгам детей. С ней была девочка лет девяти-десяти, и сестра Мод подталкивала ее вперед, сдавив ей шею своей властной рукой так, что голова девочки смотрела вниз. Лили не сводила с нее глаз. Одного лишь взгляда на то, как сестра Мод помыкала этим ребенком, хватило Лили, чтобы осознать: некогда случившееся с нею, «мисс Негодницей», происходило снова. Лили привыкла думать, что, когда она наконец выбралась из госпиталя на свободу и поступила в подмастерья к Белль Чаровилл, все это закончилось, но теперь ей стало ясно, что ничто не закончилось; сменилась только жертва.

Сестра Мод втолкнула девочку в одну из шеренг, и Лили увидела, что ребенок плачет. Ей хотелось подбежать к ней и сказать: «Я знаю, что ты чувствуешь. Я все понимаю. И как-нибудь – клянусь своей жизнью – я положу этому конец». Но как же «положить этому конец»? Годы шли, а она по-прежнему была здесь – Гадюка Мод с жестоким сердцем. Она по-прежнему была здесь, ничем не отличаясь от прежней себя, и своей короткопалой ладонью сжимала шею девочки, ведя невинное существо к страданиям и унижению. И мог ли хоть кто-нибудь что-то с этим сделать?

Когда клерк вернулся, Лили отошла от окна, и ее позвали обратно в кабинет к бородачам, чьи имена она должна была бы знать, но позабыла. Увесистая книга учета лежала на лакированном столе, и тонкая рука клерка указала Лили, откуда следует читать:

Лили не сводила глаз с выцветших букв. Клерк отступил и раскрыл сверток с чем-то тяжелым и дряблым, завернутым в грубую бумагу, и положил его рядом с книгой учета. Это был мешок. От времени он потемнел, но на нем все еще были видны коричневые пятна в тех местах, где кровоточила ее нога, и резкий запах, впитавшийся в волокна мешковины, таившийся во тьме почти шестнадцать лет, вдруг снова выбрался наружу.

Тот бородач, что вынуждал ее признать ту доброту, которую к ней проявили в госпитале, – чье имя Лили все же вспомнила: мистер Хадсон, – откашлялся, будто у него в горле першило от этого запаха, и сказал:

– Прискорбное начало жизни, Лили. Бедное дитя. Наверное, поэтому ты была так неугомонна? Но факт есть факт: тебя спасли и принесли в госпиталь. И за это нам всем стоит возблагодарить Господа. Мы тебя спасли.

– Кажется, меня спас тот констебль, – сказала Лили. – Он рисковал своей жизнью…

– Разве? Правда? Но ведь это мы согрели и выкормили тебя. По-настоящему твоя жизнь началась в этих стенах.

Лили дотронулась до мешка. Она спросила, можно ли ей взять его в руки. Материя была грязной и жесткой. Раскрыть его оказалось нелегко, поскольку края слиплись так, будто минувшие годы накрепко их запечатали. Но наконец ее рука проникла внутрь, и пальцы нащупали то, что она ожидала там найти: охапку волос. Ей хотелось поднести их к свету, рассмотреть их спустя все эти годы, но она не желала делать это на глазах у бородачей. Она заметила, что в записи о ней про волосы не сказано ни слова, как если бы никто не помнил, что они некогда лежали там, поэтому она решила, что волосы по праву принадлежат ей и она может делать с ними все, что ей угодно.

Когда Лили сообщила бородачам, что хочет «ненадолго» взять с собой мешок, они ошарашенно уставились на нее.

– Это жуткая, грязная вещь, – сказал мистер Хадсон. – Совсем не похожая на те, что обычно оставляют вместе с подкидышами. Я предлагаю просто избавиться от нее. Позволь нам сжечь мешок, а сама постарайся обо всем этом забыть.

– Да, – отвечала Лили. – Я бы хотела «обо всем этом забыть», но мне сначала нужно показать его кое-кому. Затем я принесу его обратно, и вы сможете его сжечь.