Французские транспорты и буксиры приняли непосредственное участие в эвакуации армии и гражданских беженцев, французские боевые корабли ее прикрывали. В то же время было изначально оговорено, что «боевая эскадра и коммерческий флот» являются тем активом крымского правительства, который может быть употреблен на покрытие расходов по эвакуации, содержанию и последующему устройству беженцев. Еще одним важнейшим условием, принятым Врангелем, было то, что, если Русская армия не будет доставлена на советско-польский фронт, где продолжит борьбу с большевиками, войска «прекратят играть роль воинской силы».

Правда, в письме Врангеля адмиралу Дюменилю от 31 октября (13 ноября) 1920 года говорилось, что Главком оставляет за своими войсками «их свободу действий в будущем, согласно тем возможностям, каковые мне будут даны в деле достижения национальных территорий». Эти возможности Врангелю даны не были, чего, впрочем, и следовало ожидать. После заключения 12 октября 1920 года советско-польского перемирия и подписания прелиминарного мирного договора на вполне благоприятных для Польши условиях Франция, не говоря уже о Великобритании, не была заинтересована в возобновлении боевых действий. Мира — вот чего хотела Европа. Мира и возобновления торговли с Россией, даже если она именовалась теперь Советской. О нереальности надежд на доставку армии на советско-польский фронт Струве информировал Главкома сразу по получении известия об эвакуации.

Врангель, однако, надеялся, что Европа прозреет: «Если Европа и на сей раз не останется слепа и, поняв, наконец, мировую опасность большевизма, даст возможность сохранить армию — наш исход может обратиться в победу…»

Суда с беженцами еще не успели дойти до Константинополя, а основные проблемы, связанные с дальнейшей судьбой и армии, и антибольшевистского движения в целом, уже определились.

Первоочередным был вопрос о том, где взять средства на содержание беженцев. И практически одновременно стал обсуждаться другой, традиционный русский вопрос — «что делать?». В конце 1920 года он формулировался следующим образом: «Что делать после Крымской катастрофы?» Так была озаглавлена записка П. Н. Милюкова, прочитанная им 21 декабря 1921 года на собрании парижской группы членов партии кадетов. В ней была предложена «новая тактика» борьбы с большевизмом, но к этому мы еще вернемся.

На покрытие первых расходов французскому правительству были переданы 15 000 тонн угля, отправленных на трех пароходах из США в Крым. Вместо Крыма разгрузиться пришлось в Константинополе, где уголь был сдан французским властям.

Бахметев немедленно перевел в Константинополь 200 тыс. долл. И впоследствии он был главным врангелевским «спонсором», несмотря на то что первым из дипломатов настаивал на прекращении политической деятельности генерала.

«Поражение Врангеля представляется мне трагическим доказательством того непреложного факта, — писал он Маклакову в один из первых дней разворачивающейся катастрофы, — что Россия не может вынести военного движения как такового и что мысль о спасении ее через военную диктатуру должна быть оставлена, как безнадежная, и чем скорее, тем лучше. Сущность руководящей национальной психологии в области тактического мышления сводилась к тому, что „важна лишь кавалерия". Реальный опыт должен убедить, что „кавалерия всего менее важна"».

В литературе встречаются высказывания о том, будто дипломаты отказались подчиняться Врангелю и даже взяли распоряжение казенными средствами в свои руки в связи с тем, что генерал в целях экономии намеревался почти полностью сократить дипломатическое ведомство.

Бахметев сделал больше, чем кто-либо другой, для оказания помощи «беженцам врангелевской эвакуации». Он работал в тесном контакте с Американским Красным Крестом, который в конце ноября перевел на нужды «беженцев района Константинополя» 400 000 долл, и 1 500 000 фр. Посольство перечислило Американскому Красному Кресту на те же цели 300 000 долл, и оплатило расходы по фрахтованию судов и железнодорожных грузов, предназначенных для российских беженцев. Общая сумма, поступившая из США в конце ноября 1920 года, превысила 800 000 долл.

В ноябре — декабре 1920 года едва ли не каждый день происходил обмен телеграммами между Парижем и Константинополем, Парижем и Вашингтоном, проходили совещания различных политических и общественных групп, публиковались программные статьи и интервью. «Русское зарубежье» искало новые пути борьбы или по крайней мере оправдание своего существования.

15 ноября Струве сообщил Врангелю, что в Париже «намечается возможность образования национального комитета, представляющего весьма широкий фронт против большевиков». Струве считал полезным свое вступление в комитет в качестве представителя Главнокомандующего. Санкция Врангеля была получена. Проблема, однако, заключалась в том, что представления русских политиков о составе и задачах национального комитета очень сильно — если не сказать безнадежно — расходились.

Если Струве (по крайней мере поначалу) и другие сторонники Врангеля считали, что комитет должен выражать интересы Врангеля и быть, по сути, «политическим прикрытием» армии, то либерально-демократические круги эмиграции полагали, что «национальный комитет», как бы он ни назывался, должен стать альтернативой военной диктатуре, а врангелевские структуры, так же как и армия, должны быть распущены.

18 ноября 1920 года Маклаков телеграммой информировал Кривошеина:

Отношение к идее военной диктатуры разделило всех на два трудно примиримых лагеря. А между тем только их соединение сейчас может дать вес русскому антибольшевистскому голосу… Сейчас, естественно, больше слушают тех, кто предсказывал крушение Врангеля, чем его сторонников, которые притом плохо осведомлены о причинах и результатах катастрофы.

В тот же день на собрании парижского комитета партии кадетов Маклаков говорил:

Вопрос стоит не об организации власти, для чего необходимо слишком много времени, а об организации русского общественного мнения заграницей. Мы должны показать, что русские научились, поняли и примирились между собой. Для Запада важно не то, что будет сказано, а кто это скажет. Если скажет одна делегация, или одни кадеты, или одни эс-эры — грош этому цена, нужно, чтобы это сказали все вместе.

Назвал вещи своими именами М. М. Винавер: для него было совершенно ясно, что «правительство генерала Врангеля не удержится. В минуты катастроф всегда кажется, что удастся сохранить то, что уцелело от катастрофы, но этого никогда не удается сделать».

В этот же день Струве, во взглядах которого за три дня произошел заметный сдвиг, информировал Врангеля: Настроение русских общественных кругов Парижа, кроме правых, отражая общее тяготение Запада к демократизму, совершенно иное, чем в Константинополе. Скрытое во время успехов предубеждение против Правительства Юга ныне открыто выражается в утверждении, будто помимо численного превосходства противника катастрофа произошла и от недоверия населения к правому правительству…

Сохраняя за Главнокомандующим положение вождя, носителя идеи возрождения России, необходимо вместо прежнего правительства создать здесь Национальный комитет на основах соглашения всех умеренных течений, а именно бывшей делегации, кадетов, торгово-промышленных и банковских кругов, от коих персонально могут попасть правые. Эсэры вероятно останутся в стороне. Ввиду обстановки приходится временно воздержаться от привлечения правых, как организации…