Приезд в Париж российского посла в Вашингтоне в самом деле ускорил ход событий. 2 февраля 1921 года состоялось совещание Бахметева, Маклакова и Гирса при участии Бернацкого. Они констатировали, что единственным законным органом, представляющим интересы России, может являться Совещание послов; что с оставлением Крыма власть Врангеля утратила свою легитимность; что идея сохранения армии нереалистична и военнослужащих следует рассматривать в качестве беженцев. Совещание (Совет) послов стало постоянным органом, а его председателем — старейшина русского дипломатического корпуса М. Н. Гире. Постановление Совещания было оформлено протоколом от 8 февраля 1921 года. Возмущенный Кривошеин назвал происшедшее «пронунциаменто» (военным переворотом), осуществленным тремя чиновниками Министерства иностранных дел.

Не вдаваясь в подробности, заметим, что дипломаты представляли обстановку гораздо реалистичнее, нежели генералы, и Совещанию послов была суждена на удивление долгая жизнь. Но нас интересует не политическая, а финансовая составляющая происшедшего. Вот что говорилось об этом в протоколе Совещания:

В настоящее время в разных странах Европы имеются казенные суммы, товары и предметы снаряжения в распоряжении различных правительственных агентов. Означенные агенты действуют ныне без общего плана, а также при решении многих вопросов не считают себя вправе принимать решения касательно имеющихся у них казенных ресурсов. Единственным органом, основанным на идее законности и преемственности власти, объединяющим действия отдельных агентов, является Совещание послов. Вместе с этим указанное Совещание при отсутствии других общерусских учреждений принуждено взять на себя ответственность за казенные средства и за порядок их распределения.

Страсти, кипевшие по поводу контроля за остатками казенных средств, нашли отражение в иронических «Стихах о Деловом комитете», обнаруженных нами среди бумаг последнего министра финансов Российской империи П. Л. Барка. Возможно, их автором был сам министр, хотя о его поэтических опытах нам ничего неизвестно; во всяком случае, автор явно хорошо знаком с происходящими событиями.

Совещание послов образовало Финансовый совет. Председателем стал Гире, членами — российский посол в Париже, князь Г. Е. Львов, Бернацкий, российские послы в США, Японии, а также дипломатический представитель в Великобритании. «Для ближайшего рассмотрения ассигнований и других вопросов, связанных с управлением и хранением имущества», учредили распорядительный комитет под председательством Бернацкого или его заместителя Новицкого. В связи с «особым положением заведования денежными средствами Японии и Америки» российские послы в этих странах принимали финансовые решения самостоятельно, однако предполагалось «взаимное осведомление и сотрудничество» между ними и Финансовым советом. Позднее в Финансовый совет был включен также Н. В. Савич, член III и IV Государственных дум, государственный контролер в правительстве Врангеля. В Финансовом совете он также исполнял контрольные функции.

Бернацкий, переметнувшийся от генералов к дипломатам, направил Врангелю объяснительное письмо. Бывший министр писал:

Главное Командование совершенно потеряло элементы политической власти, и его органы перестали быть авторитетными в этом отношении. Если бы своевременно, путем сговора с влиятельной частью русской общественности, вопрос о политической власти нашел бы разрешение, то Главное Командование могло бы в новой комбинации играть известную роль. Этого, к великому сожалению, не случилось, а потому приходится констатировать печальные выводы. В частности, ни один из бывших российских агентов — хранителей остатков казенных сумм и других средств — не соглашается через меня направлять их в Константинополь, отрицая за последним всякие титулы…

Ввиду сказанного прошу Вас мои отношения (формальные) к Главному Командованию — считать конченными. Отсюда не следует, что в дальнейшем я останусь безучастным зрителем совершающегося.

.. С точки зрения сбережения ничтожных остатков казенных сумм, разбитых по рукам отдельных хранителей, и хотя бы некоторой их централизации — Дипломатическое Ведомство со старейшим его представителем М. Н. Гирсом является единственным более или менее безопасным убежищем. Бывшее в Париже совещание послов… пришло к известным решениям, которые Вам сообщаются, в том числе — к предложению мне впредь сохранить общее заведование остатками средств и расходованию их по соглашению или указанию Послов. Принимая на себя такую роль, я надеюсь фактически быть полезным делу Главного Командования…

В конце послания Бернацкий пытался «подсластить пилюлю»:

Позвольте мне закончить мое письмо выражением горячей веры в светлое будущее России, когда Вам придется играть вновь подобающую Вам роль. Расставаясь с Вами, сохраняю лучшие воспоминания о совместной работе (лично с Вами) и крепко верю в Вашу энергию и несокрушимую бодрость духа.

10 февраля 1921 года Гире, «с ведома и по поручению В. А. Маклакова, Б. А. Бахметева и М. В. Бернацкого», направил Врангелю письмо, в котором попытался разъяснить генералу «общее положение» и отрезвить Главнокомандующего, не желавшего понять, что солдаты Русской армии прибыли в Турцию в качестве беженцев, а не завоевателей. «Из заявлений, которые Вы делаете, и требований, которые сюда обращаете, видно коренное противоречие между тем, как представляется дело у Вас, и тем, как оно стоит на самом деле», — писал Гире и далее пояснял, что попытки сохранить армию, учитывая настроение уставшей от войн Европы, а в особенности Франции, обречены на провал.

«На всякое чихание не наздравствуешься», — наложил Врангель высокомерную резолюцию на послание дипломата. Вряд ли ему могло прийти в тот момент в голову, что ему еще придется обращаться к ним «с протянутой рукой».

Конфликт Врангеля с французскими властями, настаивавшими на расформировании армии и переводе военнослужащих в разряд гражданских беженцев, все обострялся и сопровождался обменом резкими заявлениями.

Правда, французы кормили врангелевскую армию, хоть и угрожали прекратить выдачу пайков и сократить рацион. «Французский ультиматизм», по выражению Бахметева, был «весьма неловок», но и Врангель был хорош: он, похоже, считал, что достигнутые еще в момент эвакуации из Крыма договоренности его ни к чему не обязывают, а Франция, признавшая его правительство де-факто, просто обязана содержать Русскую армию.

Врангель, не вняв ни предостережениям французов, ни советам российских дипломатов, создал «правительство в изгнании». 5 апреля 1921 года в помещении российского посольства в Константинополе состоялось первое заседание Русского совета. Председателем его стал Врангель, его заместителями И. П. Алексинский и Пав. Д. Долгоруков; в состав Совета вошли В. В. Шульгин, Г. А. Алексинский, генералы А. П. Кутепов, М. А. Фостиков и П. А. Кусонский, некоторые другие политики, всего тридцать человек. Русский совет заявил, что «является для русских патриотов высшим государственным органом антибольшевистской России». На первом заседании Совета было принято обращение к Лиге Наций и США о необходимости оказания финансовой поддержки Русскому совету и Русской армии, а также выдвижения ультиматума советскому правительству.

Эффект оказался противоположным ожидаемому: 17 апреля 1921 года французское правительство объявило о прекращении помощи русским беженцам. В правительственном сообщении говорилось:

Все русские, находящиеся еще в лагерях, должны знать, что армия Врангеля больше не существует, что их бывшие начальники не имеют больше права отдавать им приказания, что они совершенно свободны в своих решениях и что впредь им не может быть предоставлено продовольствие.

Франция, которая помогала им в течение пяти месяцев, ценою больших затруднений и тяжелых жертв, пришла к пределу возможностей в этом отношении. Сохранив существование беженцев, Франция дает им теперь возможность поддерживать его собственными средствами.

В пику французам, указывавшим, что они потратили на содержание беженцев 200 млн фр. и что переданное Франции в порядке компенсации имущество покрывает эти расходы едва на четверть, Русский совет привел собственные расчеты. Согласно его данным, общая стоимость переданного французам имущества составила 144 млн фр. Эта цифра могла впечатлить разве что очень несведущего человека. Так, стоимость артиллерийского имущества оценивалась в 35 млн фр. по заготовительным ценам, хотя на самом деле в послевоенной Европе, с ее огромными излишками различного рода вооружения и боеприпасов, в большинстве случаев она не превышала цены металлического лома.