С момента потери территории диктатура становится невозможной. Она по необходимости заменяется свободным соглашением с общественностью. Конечно, будущий Комитет будет вероятно временной переходной формой объединения. Общий лозунг — борьба с большевизмом впредь до Учредительного Собрания. Труднее личные вопросы при составлении Комитета ввиду тяготения влево и непризнания власти Правительства Юга.

Бахметев из Вашингтона торопил «русских парижан»:

Я считаю, что с падением Крыма национальное движение вступает в новую фазу: центр тяжести окончательно переносится на процессы преодоления большевизма изнутри. Мы должны содействовать этим процессам и удалять препятствия. Хочу верить, что, несмотря на разногласия в прошлом, ныне возможно объединение всех демократических элементов. Считаю, что Париж должен взять инициативу и выставить национальную программу, не подчиняя ее судьбе отдельных групп и организаций.

Смысл этого текста ясен: «препятствием» являлся Врангель — точнее, стремление Главнокомандующего и его сторонников продолжать борьбу прежними методами.

Находясь под первым впечатлением от известий о падении Перекопа и о начавшейся эвакуации, наблюдательный и желчный М. С. Маргулиес, адвокат и бывший член Северо-Западного правительства, записал в дневнике: «Опять ужасы вторжения Аттилы в Крым, еще один генерал на Парижских бульварах, еще одна судорожная попытка „патриотов" удержать остатки каких-то сумм путем ставки на нового „героя", „преемника", „носителя всероссийской власти" и т. п„а потом узенький мостик к большевикам, который будет становиться все шире и шире…».

Проблема российских дипломатов и финансистов заключалась не только в том, как прокормить и устроить без малого полтораста тысяч новых беженцев. Заключение, что Врангель «сделал все необходимые выводы из своего положения», оказалось поспешным. Генерал отнюдь не склонен был причислять себя к беженцам — он претендовал на роль главы российской власти в изгнании.

Сам Врангель толковал положение дел следующим образом:

С оставлением Крыма я фактически перестал быть Правителем Юга России, и естественно, что этот термин сам собою отпал. Но из этого не следует делать ложных выводов: это не значит, что носитель законной власти перестал быть таковым, за ненадобностью название упразднено, но идея осталась полностью. Я несколько недоумеваю, как могут возникать сомнения, ибо принцип, на котором построена власть и армия, не уничтожен фактом оставления Крыма. Как и раньше, я остаюсь главой власти.

Врангелевские летописцы поясняли: «Акта отречения не последовало. Генерал Врангель не сложил с себя власти, преемственно принятой им от адмирала Колчака и генерала Деникина, и продолжал нести ее, как долг, от которого нельзя отказаться».

Тем временем попытки создать в Париже суррогат национального представительства на демократической и более широкой основе не приводили к реальным результатам. Маргулиес записал в дневнике:

Врангель продолжает издавать приказы: оставляет при себе начальника штаба, лиц для беженских, финансовых дел и иностранных сношений. Все учреждения русского Южного правительства упраздняются, а в заключение в приказе Врангеля — перл: «Всем русским представителям оставаться на своих местах, сносясь по подлежащим вопросам с начальником штаба и заведующим иностранными сношениями». Есть отчего Аверченко и Тэффи заплакать от зависти.

Получается полный сумбур: фиговый лист демократического правительства отпал, остается диктатор с войском вне территории России и представителями (фактически весь посольский и консульский состав) — заграницей. Воистину страна неограниченных возможностей!

Врангелю, однако, пришлось не только упразднить Южнорусское правительство, но и произвести крупные сокращения в своем штабе. Бывший глава правительства А. В. Кривошеин уехал в Париж. Некоторое время оставались на своих постах Струве и Бернацкий, вскоре также отправившийся в Париж, ибо там, а не в Константинополе должна была решиться судьба врангелевской армии.

Тем временем Бахметев выходил из себя, читая заявления Струве об «отступлении в море» и продолжении борьбы. «Если делать отступления в стихию, то всего лучше отступить в воздух путем испарения», — с раздражением писал он своему конфиденту Маклакову.

Я прежде всего вижу, что в головах русских националистов все же бродит безумная мысль сохранить правительство за границей. Нелепость и вредоносность этой мысли совершенно очевидны… Я уверен, что Вы не разделяете мысли о желательности, из квазилегитимистических и других соображений, сохранять призрак, который, не помогая, будет страшно вредить. Сохранение видимости потенциала военного движения, не обещая никакого живого антибольшевистского действия, будет лишь питать большевистскую пропаганду и оправдывать сохранение военной системы. Помимо того, либеральный и умеренно-демократический национализм обречет себя окончательно на изолированность и погибель.

Не все «либеральные националисты» разделяли мнение российского посла в Вашингтоне. «Конечно, тенор, себя перепевший, жалок, — писал барон Б. Э. Нольде, — но тем не менее было бы чрезвычайно обидно, если бы мы все бросили сейчас обломки правительственного корабля заграницей. Наша „negotiorum gestio“[5] впредь до появления какой-то нормальной России силой вещей должна продолжаться, как бы она ни была тягостна».

Однако решающим было отношение к врангелевской армии не российских дипломатов, а французского правительства, взявшего эвакуированных на свое содержание. 25 ноября 1920 года премьер-министр Ж. Лейг, выступая перед парламентской комиссией по иностранным делам и говоря об отношении к русскому вопросу, заявил, что он против блокады Советской России и за предоставление частным лицам и учреждениям права торговли с большевиками. Резюмируя суть высказываний Лейга о врангелевском правительстве, Маргулиес записал: «Врангелевское правительство было de facto; факта нет — нет и правительства». Таким образом, правительство Врангеля являлось признанным в течение всего трех месяцев.

Ситуация была тупиковой. «Ликвидация Врангеля чрезвычайно трудна, — констатировал осведомленный Нольде. — Главный вопрос, куда деть 70 000 человек войска из Крыма. Стоят они 2 000 000 фр. в день, а средств у нас нет. Французы не хотят идти в палаты просить кредита, а между тем в известной мере связаны невозможностью тратить деньги. Оставить солдат в Крыму было, понятно, невозможно, а результат оказался лишним бременем…» Однако вскоре французское правительство нашло простой выход из этого «чрезвычайно трудного» положения.

30 ноября 1920 года Совет министров Франции принял решение отказаться от содержания армии Врангеля как боевой силы. Французское правительство указывало, что рассчитывать на получение средств можно лишь в том случае, если смотреть на всех эвакуированных как на беженцев исключительно с гуманитарной точки зрения. Французы намеревались ликвидировать армию Врангеля наиболее эффективным образом — передав дело финансирования эвакуированных в руки Парижского общественного комитета и лишив генерала возможности распоряжаться денежными средствами.

Врангель, потрясенный столь неожиданным для него — и столь предсказуемым — ходом дела, телеграфировал Струве: