Старуха искривила сухие, жесткие губы, все более схожие с клювом.
– Больно хорошо ты о себе думаешь, проклятый. Всего-навсего пришло мое время. Колдовству стало тесно в ветхом теле. Я задержу их, уходи. Нечисть защитит вас, даю слово.
Рьян сжал и разжал кулак. Колдовской нож сдерживал обращение, и бурая шерсть не проступала. Но казалось, что человеческая рука и медвежья лапа никогда и не разделялись, а всегда были едины. Он коснулся рукояти.
– Я тоже нечисть. Я тоже хочу ее защитить.
Ведьма глядела меж елками, безошибочно определив, откуда появятся охотники. Она не отвела взгляда, но Рьян все равно понял, что обратилась Зорка к нему:
– Ну и дурак.
– Знаю.
– Она одному лесу принадлежит, иначе не будет.
– Что ж, – Рьян широко улыбнулся, – а я принадлежу ей.
И тогда деревья затрещали под натиском приближающихся врагов.
Глава 24
Хозяйка леса
Ждали криков ликования и немедленного нападения. Но Посадник и его люди придержали коней. Йага словно бы разом наблюдала за всем, что делалось в лесу: за бушующей метелью, за затаившимися под слоем омертвевшей холодной земли лесовичанами, за злыми людьми, принесшими с собою железо и запах дыма, за Рьяном и Зоркой, преградившими им путь. И за напуганной девкой, что пыталась сплести танец в заклятие.
Вот тот, кто ехал впереди, словно на невидимую стену наткнулся. Поднял широкую ладонь – и прочие послушно выстроились за его спиной. Это, стало быть, и есть Посадник Мал. И вовсе и не страшен. Крепок – да; в плечах широк; конь, стиснутый его коленями, лишний раз не фыркнет. Но чтоб страшен… Так думала Йага, пока не заглянула Малу в глаза. А глаза-то были так же пусты, как и глазницы черепов, которыми наблюдала за ним ведьма.
Вместе с Посадником явилась дружина. Снег таял на крупах разгоряченных меринов, горели огнем румяные щеки молодцев. Красавцы, как на подбор! Каждый отдаст за хозяина и живот, и голову.
Йага не удивилась, когда рядом с Малом вырос Боров. Как-никак побратим. Толстяку ночная гонка далась едва ли не тяжелее, чем его лошади. Оба тяжко дышали, раздували бока, купец обливался по́том.
А вот разглядеть возле них жреца девица никак не ожидала. Да и он ли? Старик с похорон Светлы едва ноги переставлял, из дому показываться отказывался, а нынче другой кто-то твердо держится в седле, одной рукой прихватив поводья. Сыновья, те, без кого жрец не мог шагу ступить, стояли тут же, на лыжах. И над плечами у обоих возвышалось оперение стрел.
Поджарые псы неслись по лесу с визгом и лаем, но, выведя хозяев ко двору, вдруг закружили возле забора. Да какой там забор! Воткнутые кое-как в землю жердины! Меж них проскользнуть – делать нечего! Однако гончие не приближались, а там и вовсе развернулись, бросились в ноги лошадям – спрятаться под горячими животами.
– Куда?! – взревел Боров, замахиваясь. – Взять! Взять!
Но живность поумнее людей, и ни одна из гончих напасть на Зорку не посмела. Увы, сыны человека не чуяли закручивающейся в воздухе ворожбы. Они разве что самую малость струхнули перед белеющими над калиткой костьми, из глазниц которых лился свет. Но Мал стоял первым, и он пред ведьмами еще не отступал ни разу. Дружина точно знала, что супротив Посадника колдовство бессильно.