– А если откажусь? Снасильничаешь?

Она и не подумала смеяться.

– Лучше согласись. Иначе худо станет. Обоим.

– Мне и нынче не весело.

Тогда только понял Рьян, что не из человеческого села Посадник привез дочь. В черных глазах тлело такое, чего у людей быть не может.

– Я колдовством заставлю тебя.

– Не заставишь. Твой же отец тебя на плаху отправит, он ведьм ой как не любит!

Ведьма опустилась перед ним на колени.

– Не бойся его. Он дозволит мне что угодно. Нам дозволит. – Сняла подвеску, оказавшуюся маленьким туеском, и надела на шею северянина. – Только стань моим. Стань моим и раздели со мной все, что имею!

Девичья грудь высоко вздымалась при каждом вдохе, смоляные пряди стекали по плечам. Есть ли на свете хоть один молодец, что сумел бы отказаться?

Рьяну от наготы Злотки лишь стало дурно.

– Ты мне сестра названая. Неужто этого мало?

Она на миг опустила веки. Коснулась ладонью его щеки и ласково-ласково протянула:

– Я больше жизни люблю тебя, Рьян. Но ты моей любви не желаешь. Так будь ты проклят.

Щеку обожгло, как раскаленным клеймом. Рьян заорал… нет, взревел! Взревел, как дикий зверь. А плечам стало тесно в кафтане. Сломались кости в теле, вывернулась мясом наружу кожа, черная ярость затопила рассудок.

А потом была кровь. На полу, на стенах, на шерсти. Смешались в водоворот крики, грохот ломающегося засова, вой отца, потерявшего дочь. Рьян не сумел бы спастись. Да и не захотел бы. Зверь – другое дело. Это он кинул их общее тело в окно, он упал на утоптанную землю двора и несся по улицам, распугивая горожан, тоже он. Рьян же проснулся лишь много времени спустя, в глухом лесу. Он лежал, свернувшись калачиком, под кучей листьев и ветвей, абсолютно нагой. Только на шее остался странный туесок, принадлежавший покойной сестре.

Рьян по привычке потянулся к подвесу на груди, но отдернул руку. Грамотка так и осталась у Борова, и уж не она ли привела Мала в Чернобор? Когда проклятый мыслил расплатиться ею с Зоркой за услугу, всего меньше его волновало, что слух о ведьме с разрешением на колдовство может дойти до По садника. Нынче же… Он стиснул зубы. Нынче он костьми ляжет, но Военежича к Йаге не подпустит. И пусть уж лучше она до старости будет сидеть в чаще, но зато невредимая.

Когда расступились придавленные снегом елки, пропуская их во двор, уже совсем стемнело. И не с первого раза стучащая зубами девка сумела промолвить:

– Избушка, сделай милость…

Избушка томить не стала – поворотилась еще прежде, чем колдовка договорила. А в дверях уже стояла, кутаясь в шерстяной платок, старая ведьма. Седые космы ее развевались на ветру, очи горели желтым печным огнем, и впервые Рьян подумал, что не просто так старуха назвалась Йаге матерью. Все ж таки лес и на ее судьбу наложил колдовскую тень.