– Вот тебе мое слово, северянин. Не в моей власти отрубить тебе голову, ибо боги посмеялись надо мной и повелели вершить справедливый суд над всеми Срединными землями. Я дал клятву твоему отцу, и я сдержу ее, дабы война не закипела вновь.

Он перевел пустой взгляд за плечо Рьяна, и проклятый вцепился в рукоять колдовского ножа. Не только сдерживать оборот ему по силам. Вспороть горло тому, кто желает навредить лесовке, он способен тоже. А Мал закончил:

– Но я отберу все, что ты любишь, как ты отобрал у меня.

Рьян выхватил нож, Мал ударил ногой. Лезвие черкануло по сапогу, располосовав голенище, но и проклятый получил удар в лицо, а хруст ломающегося носа послужил сигналом. Наконец затрубил охотничий рог.

– Дождалась, – сощурилась Зорка. – Сколько лет я этого ждала, Военежич!

Прежде чем сорвавшиеся с места молодцы успели приблизиться к ней, старая ведьма раскинула руки в стороны и заорала. Крик этот забился меж заснеженными елями не то звериным воем, не то птичьим клекотом. Рванули с ветвей вороны, бросились в лица дружинникам колючие ледяные иглы. А ноги старухи оторвались от земли.

Не старуха боле стояла на страже своей избы, не дряхлая ведьма и даже не любящая мать. Путь воинам отрезала древняя богиня – Дочь Леса. На чело ее легла черная тень, а седые волосы ореолом окружили голову. Руки-крылья легко держали ведьму в воздухе, а ноги скрючились подобно птичьим, когти прорезали вязаные копытца. Старая Дочь Леса махнула крыльями, и с мясом оторвались от кожи черные острые перья, посыпались на Посадникову дружину. Молодцы закрылись кто руками, кто щитом. Самый неудачливый вовсе свалился с коня, и тот, обезумев от боли и ужаса, поволок наездника в чащу.

Зазвенел приказ Военежича:

– Держаться!

И только ругань Борова, поспешно отступающего к деревьям, могла сравниться с ним по громкости. Молодцы выхватили мечи и ринулись вперед. Крылатую ведьму поди достань, но Зорка то ли не могла подняться выше, то ли понимала, что, уступи она, дружина прорвется к Йаге.

Просвистела стрела. Сыновья жреца не зря славились охотничьей удачей: жало мигом нашло цель, а следом уже летело следующее. Они стреляли по очереди, прячась позади дружинников. И ведьма, уворачиваясь от стрел, пропустила первый удар. Стоило ли гадать, кто тот удар нанес?

Меч Военежича обагрился рудою – ведьма смертна! Рьян, не раздумывая, вонзил нож в землю и сиганул через него. Дурно стало голове! Затрещала одежа, взбили снег мощные лапы. Оборотень заревел, и конь Мала встал на дыбы, скидывая седока. Вот когда началась пляска! Босые ступни лесовки топтали снег, пальцы рисовали узор в метели, а стан немыслимо изгибался. И смерть танцевала с нею вместе!

Колдовка упала на колени, вскинула руки… Медведь впился в круп белого в яблоках мерина. Колдовка подскочила и крутанулась… Черные перья сорвались с крыл Зорки, вспороли дорогой кафтан Военежича. Прыжок… И кровь обагрила белый саван земли. Друзей? Врагов? Не разобрать!

Кто-то кинулся наперерез летучей твари, телом закрывая Мала. Перья пробили грудь насквозь, и юноша завалился на Посадника, не издав ни звука. Свистели стрелы, ревел зверь, мечи рассекали снеговую круговерть, раз за разом находя поживы. Мал скинул с себя еще теплое тело. На камзоле расцветали багряные цветы, но то была чужая кровь.

Жрец сидел на коне посреди бойни и держал поводья так крепко, что конь не решался шевельнуться. И пусть мимо несутся воины в седлах, пусть дико ржут от болезненных ран скакуны… Жрец ждал. Ему не было дела до Посадника и его мести. У него имелась своя. Сразу четверо окружили медведя и принялись терзать копьями. Зверю что? Ну попортят шкуру, разозлят пуще прежнего. Зверь смерти не ведает. А человек… Человек внутри зверя живота не жалел, лишь бы оборонить тех, кто неж данно-негаданно стал ему семьей. Кто из них бросался на острое железо? Кто рычал, нырнув в безумие битвы? Не разобрать. Едины!

Едины были и Мал со своей дружиной. Слов не нужно, нутром чуяли, что делать и куда бежать. Пока четверо взяли проклятого в тиски, а охотничьи псы скалились поодаль, двое, под прикрытием стрел, продирались к Зорке.

– Бей гадину, бей! – подначивал Боров.

Подначивал, но сам в драку не лез – боязно. Купец крутился в седле рядом со жрецом, и плевать ему было, что старик не желает вести разговора.

– Нет, ну видал? Видал, старый?! От как мы их! Ну погодите у меня! Ребята, хватай!

Конечно, дружина вовсе не приказов толстяка слушалась. Однако же выполнила именно то, что он требовал.