Где-то в воспоминаниях жены Федора Достоевского – Анны Григорьевны Сниткиной вычитал я, что великий писатель… «мечтал о маленьком имении, которое бы обеспечивало детей и сделало бы их, как он говорил, участниками в политической жизни родины…» От мечты об имении до независимого существования и, более того, участия в жизни своей страны не так уж, оказывается, далеко. Может, кому-то памятно, что и Булат Окуджава в одном из интервью как бы оговорился, что в идеале хотел бы жить в прошлом веке и быть помещиком, за эти мимоходом произнесенные слова противники клевали его до конца жизни. А ведь это даже не ностальгия (хотя, конечно, и ностальгия), а попытка создать для себя, для семьи, детей свой дом, с прочными, так говорили прежде, мещанскими устоями… Именно устоями, чтобы устоять. И выжить в безвременье, самосохраниться, спасти душу.
Один ученый, футуролог, недавно всерьез объяснял в своей статье, что наши дети из двадцать первого века не станут, как их бабушки и дедушки, ценить своих игрушек, поскольку они взаимозаменяемы, а вырастая, не будут дорожить и жилой обстановкой (она тоже стандартна), и даже самим жильем. В общем, как вечный командированный, проживающий в гостиницах: и там и сям похожая мебель, еда, и даже люди – попутчики… Этакая ни к чему не привязанная жизнь.
Да ладно бы игрушки. Режиссер фильма по мотивам «Капитанской дочки» («Русский бунт»), который вот-вот выйдет на экраны, Александр Прошкин рассказал в недавнем интервью, что из десятка молодых актеров, которых он опробовал на главные роли в своем фильме, – ни один не читал этой повести. «Наше молодое поколение, – говорит режиссер, – слишком увлечено поп-культурой». И почему-то вспоминается где-то вычитанная фраза: «Нам, людям, вырванным из контекста цивилизации…»
Да что далеко ходить, вот один знакомый бизнесмен рассказал, как поехал он на родину, в глухую сибирскую деревню к отцу с матерью, а они на обратную дорогу ему гостинца завернули для внука: несколько килограммов парного мясца. Наш бизнесмен взмолился: мам, да не могу взять мясо, у меня чемодан забит кормом для кошки… В Москве, понимаешь, корм пропал, нечем кошку кормить, вот, везу, ну куда я еще твое мясо дену! А мать так рассердилась, что даже прикрикнула: вот отец придет, он тебе ремня даст! Для кошек, значит, чемодан, а для внука места нет? И далее тот бизнесмен рассказал, что корову-то родители продали, трудно по возрасту содержать. «За сколько?» – спрашиваю. Отвечают: очень удачно, за полторы тысячи рублей. А я услышал, и стыдно стало, потому что накануне в ресторане за обедом я, значит, четыре с половиной тысячи просадил… По тем ценам, на триста долларов. А это, оказывается… три коровы!
Рассказываю не в осуждение, такова жизнь.
Что бы там ни говорили, а цивилизация – это то, что было до нас и будет после нас. Мы лишь звено в его живой цепи. И хоть цепь, невозможно не ощутить, то и дело рвется, нам очень важно удержаться на уровне этой цивилизации, не одичать, не потерять связь времен. Не выпасть из того самого «контекста». А потому и закончить хочу словом о Доме. Он, полагаю, вопреки прогнозу ученых, может еще быть главной ценностью в этом полуразрушенном мире. С него начиналось наше представление о мире и родине. Ничего равноценного, влияющего на всю дальнейшую жизнь человека, по-моему, нет. И тут мой смоленский земляк (с отцом моим жили в соседних хуторах) Александр Трифонович Твардовский прав, сказав однажды:
Раненое солнце
Было бы закономерно открыть свою страничку на грани века и тысячелетия какой-нибудь философской заметкой, размышлением, подводящим итоги нашим российским плутаниям (в наказ остальному миру), которое стоило нам многого, столько, что следующего века не хватит сосчитать. Что говорить, генофонд нации подорван, и никто не может уверенно сказать, что мы вообще самосохранимся. И все-таки мое первое слово я отдаю детям. Им жить дальше, они, как это ни звучит банально, и взаправду наше будущее.
Однажды поэт Григорий Поженян сказал в стихах:
Не так давно специалисты Психологического института РАО попросили наших детей от 6 до 15 лет изобразить на своих рисунках, как оно им представляется – наше будущее. Если десять лет назад они рисовали в ярких веселых тонах различные пейзажи, цветы, животных, теперь дети в темных, как сказано – депрессивных, тонах изобразили картины экологической катастрофы, насилие и прочие кошмары. Многие дети изобразили себя в виде гангстеров среди окровавленных тел, оторванных ног и рук. На одном рисунке было написано: «Если бы в Москве было меньше грузинов и негров, она была бы чище». При сравнительном анализе, по словам психологов, даже рисунки малолетних узников фашистских концлагерей выглядели более оптимистично.
Кстати, немецкий врач Борис Вихман, лечивший чеченских детей в 1995–1996 годы на Кавказе, провез по всей Германии выставку детских рисунков. Я видел эти рисунки, сделанные из-за отсутствия бумаги на обороте медицинских карточек. На них изображен мир в момент его крушения: вертолеты, бронетранспортеры, люди в камуфляже с оружием в руках, и почти нет природы, лишь на одном я нашел странный такой сюжет: «раненое солнце».
Я вспомнил о «раненом солнце», когда прочел высказывание мальчика из селения Новый Шерой: «Надоела эта война. Я когда был маленький – бомбили, сейчас вырос – опять бомбят». А ему исполнилось только одиннадцать лет. Ну ладно, там, скажут, идет война. А вот в России у нас как бы мир. Но у меня есть статистика за 1997 год (следующий был не лучше), где сказано, что обращение с детьми в наших семьях самое жестокое: более 15 тысяч посягательств на их жизнь, в том числе 200 убиты своими родителями; 1500 подверглись сексуальному насилию, 2000 кончили жизнь самоубийством. К сожалению, уголовные дела, которые мы рассматриваем на Комиссии по помилованию, полны подробностями таких преступлений, иной раз сил и нервов не хватает их дочитать. Так что выходит, что не война породила насилие, напротив, наша российская ожесточенность и выплеснулась в Чечне.
Рассказывая в своих книжках о бездомном детстве в войну – ту, далекую, Отечественную, – я вынужден констатировать, что мы бы не выжили, если бы не было милосердия со стороны взрослых. Много раз в самые критические моменты люди, сами пережившие голод и холод, спасали мне жизнь. В том числе и в Чечне, куда нас бросили подростками в самый огонь междоусобной войны в 44-м году.
«Что такое война?» – спрашивал я недавно в одной берлинской школе немецких детей. Ответ: «Страдание». Вопрос: «Почему люди воюют?» Ответ: «Они не понимают друг друга». Вопрос: «Могли бы взрослые услышать ваш призыв к миру?» Ответ: «Нет, до этого они не додумались». Вопрос: «Понимаете ли вы взрослых?» Ответ: «Частью». Вопрос: «Понимают ли вас взрослые?» Ответ: «Совсем не понимают». И это в благополучной Германии, где все – и социальные, и бытовые – проблемы весьма смягчены. Но и русские дети отвечают примерно так же. Одна девочка из школы, где учится моя дочь, сказала на уроке литературы: «Я не знаю, что написать о профессии моего папы: утром он уходит на работу, а вечером приходит…» И это не самое худшее. Однажды в газете я прочел о празднике в День Победы, когда взрослые мамы и папы потеряли на улицах Москвы 45 детей и вовсе не торопились их поискать. Наоборот, пришлось разыскивать заблудившихся родителей. Это ли не показатель отношения к своему будущему. Зато пустых бутылок из-под вина на улицах столицы собрали чуть ли не миллион! После таких отношений 15-летний подросток в сочинении на тему «В каком времени я хотел бы жить» пишет так: «Мое настоящее пресно и обыденно, родителей я не интересую. Хотел бы жить в XVIII веке и иметь много рабов. Я бы их всех приковал наручниками и мочился бы им прямо в лицо. Затем заставлял бы их грызть мне ногти на ногах…»
В моих встречах с детьми я иногда спрашиваю, а знают ли они, слышали, а может, читали «Конвенцию о правах ребенка», принятую ООН десять лет назад. Из десятка ребят-старшеклассников кто-то слышал, но толком, как оказалось, не знает ни один. А там есть просто замечательные слова, такие вот: «Ни один ребенок не может быть объектом произвольного или незаконного вмешательства в его права на личную жизнь, семейную жизнь, неприкосновенность жилища, или тайну корреспонденции, или незаконного посягательства на его честь и репутацию…» Эти слова бы вывешивать в классах, где учительница (она же классный руководитель) не моргнув глазом может сказать при всех детях про ребенка, что он ублюдок и дебил и ему надо учиться в школе для недоразвитых. Это я говорю про одну из самых престижных школ Москвы.
В декабре 1999 года на кинофестивале «Сталкер» был проведен конкурс детского творчества в кино. Вот некоторые темы детских фильмов-короткометражек: «Ссора», 1 мин. Авторская сказка о большом конфликте окружающего мира и автора. Артем Шкутин, 6 лет. «Легенда о маленьком танке», 3 мин. Тема войны и мира. Маленький танк, любящий природу, превращает злые танки в цветочные клумбы. Создатели фильма – школьники 10–12 лет. И еще один фильм под названием «Солдат президента». Детские и взрослые игры в солдатиков. Романтика милитаризма. Ребенок – подросток – солдат – уличный боец. Авторы: школьники до 14 лет. И вот еще один: «Солнечный зайчик», 1 мин. Экранизация стихотворения. Радость автора от общения с солнечным зайчиком, от совместного творчества. Вика Симфорова, 6 лет.
Этот список можно было бы увеличить, в нем есть фильмы об одиночестве, о брошенных на улице детях, о криминальной жизни пацанов и малолетних наркоманах. Но есть фильм про детский дом «Солнышко», что находится в Иркутской области. Дети способны и готовы рассказать нам о своем сложном и трудном времени. Даже шестилетние. Давайте прислушаемся, если мы еще не разучились слышать.
Решаем судьбу поколений
О российском гимне вдруг заговорили громко и много, а ведь вроде бы возникло-то из ничего. Ну, какому-то депутату не понравилось что-то в музыке Глинки, да спортсмены (судя по всему, хорошие спортсмены) заявили, что им на последних Олимпийских играх отчего-то неловко было слушать этот наш «новый» гимн, который не выжимал той традиционный слезы, которую должен выжимать. Сразу же вспомнили душещипательный гимн Александрова, со словами, которые у многих еще в памяти и которые после смерти Сталина были подлатаны, подчищены и ловко приспособлены под новое хрущевское время. Впрочем, не первый раз, ибо сами они были перекроены из другого гимна, партийного, у которого в припеве звучали слова: «Партия Ленина, партия Сталина, мудрая партия большевиков…» Скверно, но не хуже старшего Михалкова, который сочинял, кажется, при всех режимах. Кстати, исполнялся этот гимн, как и последующий, вдохновенно все тем же Ансамблем Красной армии под руководством Александрова.
Наверное, уже немного осталось свидетелей возникновения гимна СССР, о котором сразу же пошел анекдот (исподволь, могли и посадить!), когда один из авторов текста на упрек, что слова-то ужасные, веско отвечает: «Но вставать будешь».