– Сербское ядро, – сказал господин Бережной, – должно стать первым этапом создания единого народа, но избегай включать в состав своих сограждан совсем уж чужеродные элементы…

– Наверное, вы, Вячеслав Николаевич, имеете в виду босняков-мусульман? – спросил я.

– И их тоже, – ответил мой собеседник, – но еще в большей степени это касается албанцев. Сейчас они кажутся тебе дружественно настроенными, но подумай о том, что может случиться за сто ближайших лет. Албанцы, как и прочие мусульмане, унаследовали от седой древности обычай брать в жены вдов своих погибших братьев и боевых побратимов, а также усыновлять их детей. Благодаря подобным порядкам у таких народов не бывает сирот, а женщины продолжают рожать и воспитывать детей, несмотря на гибель мужчин на войне. Поэтому в случае каких-нибудь потрясений и потерь, на которые так богат двадцатый век, численность албанцев и босняков будет восстанавливаться гораздо быстрее, чем численность сербов, черногорцев и хорватов. Имей это в виду, а также помни, что мусульмане и хорваты – в том виде, в каком они существуют сейчас – никогда не будут считать Великую Сербию своей родиной матерью, вместо того она будет им мачехой. Рано или поздно такая реакция неизбежна, и тебе следует хорошенько подумать над тем, что надо сделать, дабы предотвратить этот исход.

Слушая эти слова, я вспомнил, что получил сообщение о том, что наша сербская армия уже два дня продвигается по Косово и Метохии, оттесняя турок к югу, и что в этой стране, исторической сердцевинной части Сербии, сейчас живет довольно много албанцев, поселившихся там при турецкой власти. В сербов их не превратить, но они должны почувствовать себя своими среди нас. СВОИМИ, а не просто равноправными. Возможно, это будет одна из важнейших моих королевских забот…

25 июня 1908 года. Македония, окрестности города Куманово.

Первая болгарская армия подошла к Куманово с востока, в яростном грохоте пушечной канонады. На горной дороге, прихотливо виляющей вместе с горным ущельем, ей пришлось непрерывно преодолевать ожесточенное сопротивление турецких заслонов. Каждый изгиб дороги, за которым позиции османских солдат оказывались недоступны для полевых трехдюймовок^[34], каждая удобная складка местности использовались для того, чтобы разместить там роту или батальон аскеров, намеревавшихся по максимуму выпить болгарской крови и отойти на следующий подходящий рубеж. Но вот неожиданно^[35] раздаются частые хлопки минометных выстрелов – и мины, пронзительно свистя, отвесно рушатся прямо на турецкие позиции, в окопы и за насыпи-куртины, за которыми аскеры рассчитывали укрываться от ружейного и шрапнельного огня.

Этих восьмисантиметровых минометов много, они просты и легки в переноске, и под прикрытием их шквального обстрела болгарские солдаты сближаются с заслоном, чтобы ревущей живой волной броситься в штыки. Турецкая артиллерия ничего не может поделать. Минометов у болгар много, и они буквально засыпают позиции турецких топчу (пушкарей) градом каплевидных оперенных подарков. Когда живая волна доходит до позиции врага, в живых не остается ни одного аскера. Если сначала наступление за огневым валом у них не особо получалось, то после нескольких боев минометчики набили руку так, что все мины теперь достаются исключительно врагу, и ничего не падает на головы своей атакующей пехоте.

Последняя попытка задержать болгарское наступление состоялась на господствующих высотах перед рекой Пчиней, которые перекрывали выход из ущелья. Старая дорога, узкая и пыльная, с крутыми поворотами, огибала эти три невысокие горушки с северной стороны, а новая… новую, южнее высот, еще не построили. Оборону в наскоро построенном укрепрайоне (ковырять каменистую почву заступами – еще то удовольствие), разместившемся на месте болгарского села Облавце, занял полк низама (регулярной армии) усиленный пулеметной командой (4 картечницы времен войны за освобождение Болгарии). По крайней мере, у каждого аскера этого полка наличествовала штатная винтовка маузера образца 1890 года, а также запас патронов. А то в некоторые подразделениях редифа (ополчения из запасных) до трети солдат вообще не имели огнестрельного оружия, а находящиеся на вооружении стволы в большинстве своем представляли собой оружие времен прошлой русско-турецкой войны.

Первая (пробная) атака болгарских солдат захлебнулась под громовой стрекот картечниц и ружейные залпы аскеров, засевших в своем укрепрайоне. Впрочем, открывшие огонь картечницы сразу выдали себя облаками плотного белого дыма, ибо их патроны были снаряжены черным порохом. Но из-за обширного открытого пространства перед турецкими позициями для минометов с предельной дальностью в два с половиной километра безопасная дистанция стрельбы со стороны обратных скатов высот оказалась великовата. Поэтому болгарскому генералу Стефану Тошеву, как раз перед войной назначенному командовать первой армией, пришлось останавливать движение подразделения, сгонять всех на обочину и вытаскивать из самого конца колонны приданный его армии отдельный тяжелый артдивизион: двенадцать новеньких русских пятидюймовых гаубиц образца 1907 года. Собственно, болгарской эта воинская единица была лишь частично. Ездовые, заряжающие, подносчики снарядов были болгарами, а офицеры, командиры орудий и наводчики являлись подданными его Императорского Величества Михаила Александровича. Впрочем, у каждого русского специалиста имелся болгарский дублер, обучающийся работе с новой техникой по принципу «делай как я».

Но это все лирика. Дивизион бодро проследовал мимо сошедших на обочину пехотных полков, на S-образном повороте дороги развернулся в линию поперек основного направления стрельбы. Ловкие как черти ездовые отцепили лошадей от передков, а передки от орудий. Заряжающие раздвинули станины и уперли в землю сошники (прощайте, однобрусные лафеты), а наводчики закрутили маховики наводки, из походного положения поднимая стволы до минимальной боевой отметки «прицел двести». Заряжающие уже раскрыли передки и тащат к орудиям ящики, в каждом из которых упакованы по два осколочно-фугасных снаряда вместе с зарядами раздельного заряжания, телефонисты тянут провод от НП к огневым, а командир дивизиона подполковник Иван Раков на наблюдательном пункте уже колдует над новейшим механическим ПУАО^[36]…

Пристрелочный выстрел одним орудием – и столб пыли, вздыбленной земли и густого дыма встает с недолетом и чуть левее цели. Поправка. Второй снаряд ложится почти так, как надо, а третий идет точно в цель – и дивизион переходит на беглый огонь. У гаубиц с раздельным заряжанием он не очень-то быстрый, два выстрела в минуту, но построенным на скорую руку турецким укреплениям хватает и того. Грохочут выстрелы, отскакивают от орудий дымящиеся и звенящие гильзы, а там, где окопались аскеры, летят во все стороны обломки укреплений и фрагменты тел и вздымаются в небо черные дымные клубы. Это первое явление на поле боя скорострельных гаубиц с раздвижными лафетами и первый случай массированной артиллерийской подготовки.

Генерал Тошев, стоя на пригорке, в волнении кусает растрепанный ус и приговаривает: «так тебе, курва, так, так, так!». Самых современных скорострельных трехдюймовок и четырехфунтовых пушек времен войны за Освобождение в первой болгарской армии по два полка на каждую дивизию, – но даже если собрать их все на одном месте, им ничего бы не удалось сделать с этой османской позицией. Поражать цели на гребне и на обратном скате высот не позволяет настильная траектория ведения пушечного огня. А вот гаубицы братушек смогли достать зловредные турецкие картечницы – да так, что любо-дорого посмотреть!

Под прикрытием этого обстрела воодушевленные его мощью болгарские пехотинцы сближаются с вражескими позициями до минимально безопасного рубежа. И вот, когда падает последний снаряд, раздаются команды: «Вперед!», «На нож!» (В штыки) – и ревущая от ярости масса солдат первой Софийской дивизии поднимается в атаку живым человеческим прибоем. Они не бегут, они летят вперед – и никому из врагов не будет от них пощады. Навстречу раздаются нестройные выстрелы, жалкие на фоне ревущей живой волны. Турецкие картечницы частью разбиты прямыми попаданиями, а частью перевернуты и приведены в негодность, поэтому, не встречая серьезного сопротивления, болгарские солдаты со штыками наперевес врываются на позиции турецкого полка – и начинается резня. Желающие увидеть своими глазами как это было, могут полюбоваться на картину болгарского художника Ярослава Вешина: «На нож». Турецких аскеров, которые подняли руки, тоже не миновала общая участь, ибо мстители не знали пощады, и к закату двадцать четвертого июня (а казалось, что вот только был полдень) болгарские войска захватывают вражеские позиции и поднимают над ними свой флаг. Победа? Да нет, только ее пролог. До окраин Куманово остаются еще четырнадцать километров и два рубежа турецкой обороны по руслам рек Пчиня, Липовка и Табанка, протекающих по окраинам самого Куманово.

После того как болгарская армия сломала сопротивление последнего заслона и вышла на равнину у Куманово, туркам стало еще кислее, ведь на попытки остановить болгарский натиск Энвер-бей (а именно он командует у Куманово) потратил не менее одной полнокровной дивизии из шести имевшихся в наличии. У турецкой группировки пока сохраняется преимущество в численности – шестьдесят пять тысяч аскеров против шестидесяти тысяч болгарских солдат в составе первой болгарской армии. Но не все на войне решается арифметическим подсчетами численности противостоящих армий. На самом деле положение турок выглядит безнадежным. Боевой дух турецких частей низок, значительную их часть составляют резервисты редифа и иррегулярные формирования, большинство солдат вооружены устаревшими винтовками с патронами под дымный порох, а у некоторых нет и того. Зато солдаты болгарской армии чувствуют себя на этой земле мстителями-освободителями, и от этого у них буквально вырастают крылья. Они лучше вооружены, не испытывают дефицита в снарядах и патронах, а их командиры используют самую эффективную в данный момент тактику.

И в то же время Энвер-бей не может просто уклониться от сражения и отойти на юг. Тут, в Куманово, предназначенном стать базой для отражения сербского наступления с севера (на приход с западного направления болгарской армии вообще никто не рассчитывал), сложены запасы для всей третьей (западной) турецкой армии. Больше половины входящих в ее состав османских дивизий сейчас ведут бои на севере с армиями Сербии и Черногории. Вывезти это имущество при отступлении невозможно – во всей армии не найдется столько обозов. И к тому же утрата района Куманово^[37] будет означать, что несколько дивизий, ведущих боевые действия в Косово и Северной Албании, окажутся отрезанными от снабжения. А там сейчас черногорцы и сербы штурмуют древний Скутари (Шкодер), который защищает еще один сторонник младотурок, доблестный Эссад-Паша Топтани, албанец по национальности. Но вожди младотурецкой революции и, в частности, Энвер-бей, не знают, что на самом деле Эссад-Паша Топтани, как истинный албанец, люто ненавидит турок. Его самой затаенной мечтой является независимая Албания, желательно под его правлением… но, если что, он согласен и на должность премьер-министра.

Ночь прошла спокойно, а утром, на рассвете, Энвер-бей приказал всей имеющейся в его распоряжении артиллерии открыть огонь по высотам, занятым софийской дивизией, и одновременно бросил в атаку большие массы своих ополченцев из редифа, в обход высот с севера и юга. Но вышло не вполне удачно. Узкие долины ручьев, вдоль которых велась атака, заранее были пристреляны минометами, а там, где османской пехоте предстояло вылезать из оврага на ровное место и разворачиваться для атаки, болгары врыли в землю старенькие, но все еще надежные четырехфунтовки, заряженные шрапнелями, с взрывателями, установленными на картечь^[38]. Против плотных масс пехоты, частично вооруженной разным дрекольем, это то что надо.

В то, что Энвер-бей, родившийся с шилом в попе, будет сидеть на этой попе ровно, не верили ни генерал Тошев, ни его русские советники. И в то же время вариантов для проявления хитрости у супостата было не много. Выбор подразумевался такой: либо ночной лобовой штурм, либо обходной маневр. Ночному штурму ощутимо мешало новолуние: в непроглядном мраке аскерам следовало бы идти в бой с фонарями, что, в общем-то, глупо… Так что турецкая атака должна была начаться в час между вторыми и третьими петухами, когда солнце еще не взошло, но уже отчетливо видно дорогу. Начинать атаку позже просто бессмысленно. Как только солнечный диск поднимется над вершинами гор, его лучи будут светить прямо в глаза турецким аскерам, в то время как болгарские стрелки смогут действовать с комфортом, как на стрельбище.

И вот когда турецкая пехота, охватывая фланги главной болгарской позиции, продвинулась вперед на пару километров, где-то вдали раздались приглушенные хлопки, а на головы аскеров стали со свистом падать мины. А ведь русло горного ручья или речки – отнюдь не проезжая дорога. Да, вдоль него, как правило, есть тропа, часто не одна; если не люди, так звери протаптывают себе пути, чтобы бегать туда-сюда по своим делам, – но эти тропы узки, местами проходят по крутым склонам, и в то же время полны препятствий вроде валунов, колючих кустов или даже упавших деревьев. Так что и без минометного обстрела аскеры, толпой пробирающиеся этим нехоженым путем, то и дело спотыкались, издавая звуки турецкой обсценной лексики, в которых имя Энвер-бея склонялось самым неуважительным образом. А уж когда на головы турок с неба стали падать мины, веселье приобрело особенный накал…

Тут надо сказать, что эти ополченцы были местными турками, происходящими из Монастира, Ресена, Куманово, Салоников и прочих иных мест Македонии, и то, что местные македонские болгары называли освобождением, для них выглядело иначе. Из привилегированного слоя населения они превратятся в граждан второго сорта, а то и в изгоев, которым больше не будет места на этой земле, – и эта мысль гнала их вперед, в атаку под минометным огнем, не хуже гортанных окриков чавушей (унтер-офицеров). Еще один рывок – и, падающие с ног, задыхающиеся аскеры оказываются на открытом месте, откуда они с относительной легкостью смогут атаковать позиции зловредных болгарских солдат. Но что это? Из-за малоприметных бугорков метрах в трехстах от того места, где они должны накопиться для атаки, прямо им в лицо летят клубы белого порохового дыма и грохочут артиллерийские выстрелы. Бах-бах-бах!!! И пронзительный свист картечи, в клочья рвущей тела людей в синих турецких мундирах. И так – несколько раз, пока уцелевшие не развернулись и не бросились неудержимо отступать в обратном направлении, напутствуемые довольно редким минометным огнем. На правом фланге болгарской позиции это случилось чуть раньше, на левом – чуть позже, но итог этой атаки турецкой армии был однозначен: залитая кровью земля и несколько тысяч мертвых и умирающих людей в синих мундирах, которые еще совсем недавно были живы и строили планы на дальнейшую жизнь. Некоторое время спустя на это место наведаются местные жители и, перерезая глотки, избавят от мучений тех аскеров, которые сами не успели испустить дух.

Но этот бой был только прелюдией, лишившей группировку Энвер-бея численного превосходства и надломившей дух турецких аскеров. А генерал Тошев уже выводит на исходные позиции для атаки 6-ю Бдинскую пехотную дивизию, солдаты которой так и рвутся доказать, что они ничуть не хуже элитных софийцев способны колоть турок в штыковой схватке. Построение – простое как орех. Софийцы на левом фланге, бдинцы на правом, полевая артиллерия открывает огонь гранатами и шрапнелями по турецким позициям, благо местность впереди ровная, и полевые пушки смогут действовать с полной эффективностью. Гаубицы подполковника Ракова, только что закончившие подавление турецкой артиллерии, пока молчат. Установленные на позициях за высотами, занятыми Софийской дивизией, они ждут случая, когда в пределах их досягаемости (9,5 км) появится что-нибудь особенно «вкусное». И это «вкусное», конечно же, появилось. Группа всадников начальственного вида остановилась на окраине селения Младо Нагоричане, чтобы смотреть в подзорные трубы в сторону болгарских позиций и рассылать конных нарочных к беспорядочно отступающим турецким подразделениям. На таком расстоянии от передовых вражеских частей турецкие офицеры не опасались огня болгарских трехдюймовок, которым для накрытия не хватало полутора километров дальности. Подполковник Раков лично рассмотрел это безобразие через стереодальномер, произвел вычисления на ПУАО, скомандовал телефонисту данные для стрельбы с поправками для каждой батареи и добавил: «… взрыватель осколочный^[39]; и скажи, братец, Марку Анатольевичу^[40], чтобы дал одну очередь^[41] всем дивизионом – так сказать, для гарантии»…