«За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь, – сказал адмирал Ларионов генералу Вазову. – Тем более что Фракия – это такой жирный заяц, который и сам никуда не убежит, и у соседей руки коротки за него схватиться.»

А у «соседей», обожающих таскать куски с чужого стола, дела шли не очень. В Греции война была крайне непопулярна, тем более что значительная часть ее населения поддержала в развертывающейся войне не сербов, черногорцев и болгар, а как раз-таки турок, точнее, младотурок. Греческие власти, конечно же, хотели заполучить в свое распоряжение Смирну и средиземноморское побережье Анатолии – так же, как они хотели взять себе Салоники, Албанию, да и всю Македонию разом, но воевать за это у Греции пороха не хватало. Однако в ближайшее время ситуация должна была измениться. Почувствовав угрозу поражения турецкой армии, к греческой границе потянулись колонны беженцев, спасающихся от победоносно наступающей болгарской армии. Все эти люди неплохо себя чувствовали и при турецкой власти. Торговали, давали взятки, доносили на неблагонадежных соседей и до самого конца надеялись, что после разгрома Турции Македония отойдет именно к Греции – на основании того, что она была неотъемлемой (хоть и варварской) частью Древней Эллады. Но высшие силы решили все иначе, отдав эти земли Болгарии, и потому сейчас эти люди бежали прочь с земли своих предков. И при этом никто их не гнал, кроме их же рухнувших надежд и неумеренного гонора. И когда они дойдут до границы, греческим властям придется делать непростой выход. С кем им быть в этот роковой час: с русскими, болгарами, сербами и черногорцами, а может, присоединиться к туркам? или же, подобно страусу, поглубже засунуть голову в песок?

Но младотуркам было уже не до греков и их надежд. Они отчаянно сражались за собственные рухнувшие надежды, и эта борьба была безнадежна и бессмысленна. Ни одно европейское государство так и не ответило на воззвания Ахмед Ниязи-бея. Во-первых – противоречить императору Михаилу дураков нет, а во-вторых – тот представлял собой даже не турецкое государство, а всего лишь группу офицеров-заговорщиков. Организовывать же марш преданных им войск на Стамбул для того, чтобы взять власть, так сказать, в общегосударственном масштабе, во время войны с Балканским союзом у младотурок возможности не имелось. Пораженная хаосом изнутри и теснимая на всех направлениях извне третья турецкая армия фактически уже потерпела поражение, хотя ее агония могла продолжаться еще долго.

22 июня 1908 года. Российская империя, Привисленские губернии, Келецкая губерния, уездный городок Олькуш. Летний полевой лагерь балтийского корпуса морской пехоты.

Наследный принц Сербии королевич Георгий Карагеоргиевич.

Уже три дня как мы на месте. Этот Олькуш – такая глухая дыра на границе с Австрией, сонная и пыльная по летней поре, – кажется, что, приехав сюда, попадаешь прямо в девятнадцатый век. Пыльные немощеные улицы, местами изрядно обветшавшие дома и обыватели, которые стремятся показать себя важными господами, но на самом деле являются обыкновеннейшими провинциалами. Да и населения в этом Олькуше тысяч пять, не более. О будущем этого городка говорит только новенькая, меньше года назад отстроенная железнодорожная станция с двумя платформами и четырьмя путями; развалины же некогда принадлежавшего польским королям Олькушского замка свидетельствуют о его прошлом. Основным же смыслом существования Олькуша в наши дни считается рудник цинковых руд.

Глубоко вздохнув, господин Бережной сказал, что именно в Олькуше тянул лямку офицера-пограничника один из его любимых литературных героев. И что тут все как в той книге, так что окажется, будто он уже один раз бывал тут лично.

Но главной достопримечательностью Олькуша (а также, как я понимаю, источником средств к пропитанию некоторых его жителей) является государственная граница Российской империи с Австро-Венгрией, проходящая километрах в десяти южнее железнодорожной станции. По ту сторону границы, еще в пяти километрах южнее по территории Австро-Венгрии, проходит параллельная железнодорожная ветка, а на ней находится узловая станция и одноименный городок Тшебиня. Всего через Татры и Карпаты вглубь Австро-Венгрии ведут шесть проходимых перевалов, и тот, что расположен за городом Тшебиня, самый западный из них. Но главное заключается в том, что проходящие через него шоссейная и железная дороги ведут напрямую к городу Прессбургу, который господин Бережной упорно называет Братиславой. А оттуда до австрийской столицы – всего пятьдесят пять километров. Как говорят шахматисты, прорыв корпуса генерала Бережного в этом направлении обозначает «шах и мат» зловредному Двуединому Уродцу Европы. Австрийские и венгерские войска^[32], разумеется, всеми силами будут препятствовать нашему прорыву, но не думаю, что у них хоть что-нибудь получится. Корпус морской пехоты генерала Бережного – тяжкий млат, а Австро-Венгрия – это даже не стекло, а склеенная из осколков фаянсовая ночная ваза.

Сразу после прибытия генерал Бережной нанес визит в дислоцированный в Олькуше штаб четвертого пограничного отдела^[33] и навел там преизрядного шороху. Еще бы – генерал-лейтенант, зять царя и прославленный герой сражений с японцами (слава которых, по моему мнению, изрядно преувеличена). Но, как я уже говорил, лежит на господине Бережном какая-то тень, – или, скорее, отсвет славы иного мира, – и его приказания, даже отданные тихим негромким голосом, исполняются тотчас и без всяких оговорок. Вот и в этот раз подполковник пограничной стражи Теплов, едва прочтя поданную генералом Бережным бумагу с полномочиями, чуть не грохнулся в обморок. Да и было ему с чего паниковать. С момента предъявления этой бумаги четвертый пограничный отдел так же переходил в полное и безоговорочное подчинение генерала Бережного, – и неглупому, в общем-то, человеку сразу стало понятно, что привычная, полная рутины, служба заканчивается, а впереди его ждут тяжкие хлопоты угрожаемого периода, а следом – ВОЙНА. По другому поводу пограничную стражу переподчинять армейскому начальству не будут.

Прежде пограничная стража в основном боролась с караванами контрабандистов, стремящихся провезти дорогой товар в обход уплаты российских таможенных пошлин, и полностью игнорировала людей, не имевших при себе ничего ценного. Но в условиях надвигающейся войны это было неправильно, тем более что австрийские начальники на той стороне уже прослышали о прибытии в летние лагеря корпуса морской пехоты, так что требовалось резко урезать их доступ к информации. А в том, что вместе с контрабандистами с той стороны пойдут шпионы, не было сомнений ни у меня, ни у генерала Бережного. Человеком, которому вменялось решить этот вопрос, оказался генерал-майор Гордеев, командир отдельной егерской бригады, на время боевых действий подчиненной корпусу Бережного. Насколько я понял при первом же взгляде на этого человека – как он двигается, смотрит и говорит, – он одной крови с генералом Бережным и подполковником Бесоевым. Его егеря во взаимодействии с русскими пограничниками должны были перекрыть границу на замок, а по получении команды «Шторм» сделаться передовым отрядом корпуса, выискивающим для него наиболее выгодное направление прорыва.

Егеря – это такие люди, которые, одетые в специальные маскировочные костюмы, в лесу или в горах умеют вести себя так, будто их там нет. Заметить егеря, когда он не хочет показываться на глаза, можно только непосредственно наступив на него ногой или задев рукой. Эти воины-невидимки и стали той сетью, в которой запутывалась вся пересекающая границу рыба, от мелких плотвичек до огромных сомов. Это я говорю потому, что прежде разную мелочь вроде типа крестьян, потерявших лошадь, корову, козу или собаку, взашей гнали обратно, лишь изменяя после этого расположение постов и секретов; теперь же их свозили в специально приготовленное место, где с ними принимались работать сотрудники ГУГБ. Отпускать кого-либо обратно в Двуединую монархию строжайшим образом запрещалось.

Кроме того, на основании оперативной разработки местных пограничников и Олькушского уездного управления ГУГБ подверглись аресту все местные жители, подозреваемые в содействии контрабандистам и австрийским шпионам. Причем арестовывали их вместе с семьями, а достаточно зажиточных – вместе с работниками. Если подтвердится виновность главного фигуранта, то он получит десять лет каторги без права переписки, а его родные – высылку на вечное поселение в такие отдаленные места, куда еще не ступала нога честного серба. А если в семье есть малолетние несмышленые дети, то их изымут и передадут в специальное заведение, которое вырастит из них верных янычар царя Михаила… И стон пошел по всем окрестным местам, но в ГУГБ офицеры сделаны из железа, да и егерей невозможно разжалобить песней об «оставшихся дома голодных детишках».

И вот сегодня стало понятно, к чему была такая тщательная секретность. Еще со вчерашнего вечера на станцию Олькуш стали прибывать особые литерные эшелоны – они перевозили то, о чем австрийскому командованию знать не следовало. На восьмиосных платформах двойной мощности (обычно предназначенных для перевозки стволов морских артиллерийских орудий главного калибра) покоились боевые машины из будущего, в глубокой тайне доставленные из Порт-Артура. Когда я увидел, что таилось под просторными брезентовыми чехлами и тюками соломы, меняющими форму груза, то у меня буквально пропал дар речи. Самоходные сухопутные мониторы с пушками корабельного калибра тяжко попирали землю весом своей непробиваемой брони. Но, как выяснилось, они довольно проворны на своих гусеницах и способны пройти там же, где проходит обычная пехота. Таких машин прибыло всего десять штук, но перед такой тяжкой мощью не устоит никакая оборона. Их младшие братья были полегче, с броней, защищающей только от пуль и снарядных осколков, но при этом их прибыло целых сорок штук; а также оказалось, что они неплохо плавают и перевозят, помимо своей команды, еще семь бойцов в полной экипировке. Совсем уже огромные машины, прибывшие в количестве восемнадцати штук, напоминающие стальной дом, вооруженный длинноствольной шестидюймовой пушкой, оказались самоходными гаубицами, способными забросить свои снаряды почти на тридцать километров. Были там еще машины непонятного для меня назначения: одни – с длинными трубами на колесных машинах, а другие – на широких гусеницах, с установленным поверх корпуса подобием пчелиных сот. Уж эти агрегаты точно не вызывали у меня никаких ассоциаций. Когда я попробовал расспросить о них генерала Бережного, он махнул рукой и сказал, что действие этих машин лучше один раз увидеть своими глазами, чем услышать об этом сто рассказов. Впечатлений будет много, а еще больше их будет у тех, кто попадет под удар этих машин, но поделиться ими они смогут только со Святым Петром. Наверное, это какие-нибудь лучи смерти или что-то вроде иерихонских труб… Еще я узнал, что при разгроме Японской империи все это богатство осталось практически невостребованным, так как война шла преимущественно на море; и вот теперь ярость этого оружия предстоит испытать на себе зазнавшимся в своей гордыне австриякам.

Теперь я понимаю, что именно здесь, под Олькушем, австрияки получат смертельный удар, от которого уже никогда не смогут оправиться. Косвенно это соображение подтверждает то, что по соседству с нами (только не на границе, а чуть вглубь русской территории) лагерями встали несколько кавалерийских корпусов под общим командованием генерала Брусилова. Совсем недавно (наверное, по наущению пришельцев из будущего) в русской армии стали изымать кавалерийские дивизии из состава армейских корпусов, собирая конницу в особые ударные кулаки. По новой тактике пехота должна пробить во фронте дыру, в которую устремится более подвижная кавалерия, довершающая разгром врага. И еще один немаловажный фактор…

– Понимаешь, Георгий, – сказал мой наставник, – здесь, по эту сторону гор, живут такие люди, галичане-лодомеритяне, которые и сами не знают, кто они такие. Частью они поляки, частью украинцы-галичане. Поляки переживают крах своей империи Ржечи Посполитой, которую они промотали, воеводствуя в своих огородах, а у галичан не все в порядке с верой. Они не честные православные (подобно нам с тобой), и не католики (как поляки, чехи или словаки), а мутанты-униаты – люди, продавшие свое духовное первородство за миску чечевичной похлебки. Такой народ будет недоволен любой страной, в которой ему доведется жить, и любой властью, но при этом никогда не сможет создать ничего своего, а сможет только разрушать. Поэтому мы не рассчитываем здесь ни на какую поддержку, а сопротивление нам эти люди могут оказывать, только нагадив из-за угла. Но зато в горах и за ними живут словаки, которые значительно прямее и честнее местных обитателей. В настоящий момент правящие ими венгры воспринимаются этими людьми как жестокие угнетатели, а мы, русские – как освободители.

– Но почему венгры стали угнетателями? – спросил я. – Ведь еще шестьдесят лет назад они сами страдали под жестоким гнетом Габсбургов и даже устраивали восстания, чтобы выйти из состава австрийской державы. И что с ними случилось потом, что он их тирании в Австро-Венгрии стонут все народы, кроме немцев?

– Запомни, Георгий, – ответил мне генерал Бережной, – очень многие бедные и обиженные, заполучив в свои руки власть, сами становятся жестокими угнетателями, куда там прежним хозяевам. Такое случилось и с венграми. Еще при прошлом австрийском императоре власть в Австрии принадлежала только немцам, – и венгры, которых было больше, возмутились этим фактом и подняли восстание. Несмотря на то, что русский император Николай подавил это восстание и восстановил власть Габсбургов, император Франц-Иосиф понял, что если все оставить как есть, то такие восстания будут случаться непрерывно. Тогда он решил разделить власть между немцами и венграми, и это решение продлило существование Австрийской империи практически на полвека. Кстати, ты знаешь, в чем сходство и в чем ключевое различие между Австрийской и Российской империями?

– Наверное, в том, что русские – православные, а австрийцы – католики, – сказал я. – А сходство в том, что Россия и Австро-Венгрия – очень большие государства, за это называемые империями.

– Нет, – ответил господин Бережной, – сходство вот какое: и Россия, и Австро-Венгрия – многонациональные государства. При этом составляющие их нации друг другу даже не родственники. А различие заключается в том, что в России есть устойчивое ядро – русский народ, вокруг которого собираются остальные народы; в Австро-Венгрии же такого ядра нет, и каждый сам за себя и против всех остальных. Благодаря этому фактору лоскутное одеяло Европы в нашем мире разлетелось на составляющие его клочья; и здесь, в этом мире, мы лишь хотим сделать этот процесс быстрым и безболезненным. Если ты хочешь, чтобы созданное тобой государство существовало долгой счастливой жизнью, тебе следует позаботиться о том, чтобы количество сербов в нем как минимум вдвое превышало численность всех остальных вместе взятых народов.

Я вспомнил, что примерно о том же мне толковал и Николай Бесоев. Или я сумею создать из разнородных компонентов единый югославский народ, или через некоторое время все рухнет в тартарары, потому что люди не захотят жить в чужом для них государстве.