Стали расходиться. Тяжело мне было расставаться с ними, хотя я знал, что не смею привязываться, и не потому, что в Неаполе оставалась Мелитта, а потому, что впереди была едва начатая жизнь, университетская работа и какие-то попытки гражданской борьбы на родине.
Мы сердечно распрощались и легли спать со стариком в одном номере. На следующее утро мы вместе отправились в банк «Венето». Я представил чековую книжку и паспорт и без труда получил огромную сумму.
Денег же из Вены не было. А когда мы вернулись в гостиницу, то нашли оттуда телеграмму:
Мы запечатали телеграмму и подождали до вечера. Вложив в карман купца П. его паспорт и чековую книжку, я сел тут же за стол и написал подробное письмо о мошенничествах этого ловкого фактотума. Затем вложил в конверт несколько документов, найденных среди бумаг купца и изобличающих его письменные договоры с различными аферистами по постановке дела, и их взаимные гарантии и обещания. Письмо было отправлено в Вену днём со скорым поездом. А вечером купец П. проснулся. Прочтя телеграмму, он потребовал ужин и спросил, долго ли он спал. Ему ответили, что несколько часов, так как он приехал утром. Очевидно, пошарив кругом и найдя всё в исправности, он расплатился по маленькому счёту, который был ему подан, и попросил немедленно подать гондолу.
Было уже совсем темно. Гондола была крытая, да и всё равно, сколько бы он ни осматривался, ничего не сумел бы запомнить, настолько всё было обыкновенно. Мы ехали в нескольких метрах позади. Когда мы вошли на перрон, купец уже устроился в вагоне. В восемь часов поезд на Мюнхен тронулся: мы проводили его глубоким молчанием, и поспешили к своему. Только теперь, уже рассевшись по разным вагонам, мы легко вздохнули, и сердца забились ровнее и тише. Наша работа окончилась.
По приезде в Неаполь я в тот же день около «Чёртова Дома» получил следуемые мне 1.173 франка; не заходя домой, я отвёз их в город и пожертвовал Обществу покровительства сиротам; взять себе эти деньги у меня не хватило ни совести, ни духу.
Так кончилась моя работа с каморристами, но встречался я с ними и позже.
Чудо св. Яннуария
Это было в воскресенье 2 мая. Ещё не было пяти часов, когда старик Джиакомо разбудил меня и всю нашу компанию. Вчера был уловный день, мы хорошо поработали сетью и весь вечер прогуляли.
Дочка моего хозяина и друга – Мелитта, его племянница Реджина, сам Джиакомо, я, да ещё двое молодых рыбаков – рыжий Чезаре и хромой Андрео решили во что бы то ни стало пробраться в собор заранее, чтобы своими глазами увидеть чудо св. Яннуария.
– Эй ты, лежебока! – услышал я над собой звонкий голос Мелитты, – проспишь чудо, так за всё лето ни одного тунца не поймаешь!
– Да, да! – раздалось в дверях, – подымайся, Грегорио! – и оба молодца вошли в комнату, дружно здороваясь с хозяевами.
Видя, что все уже на ногах, я накинул на себя куртку и побежал купаться. Быстро разделся и бросился в море. Вода была тихая, прохладная. Освежившись, я почувствовал, как кровь заиграла в руках и ногах; я взглянул на спокойную гладь залива, усыпанного блестящими на солнце парусами. Со всех сторон съезжались богомольцы.
Оглянувшись, я увидел мягкие солнечные блики на зелёном склоне Позилиппо. Уже проснулись густые сады прибрежных вилл, затрепетали пинии, пальмы и белые оливки. Заблистал тихим зелёным ковром с бело-красной вышивкой Неаполь, и в далекой синеве задымился Везувий.
Погода была чудесная. Тепло; лёгкий, свежий ветерок. И ближние горы, и далёкий Капри скрывались в голубоватой дымке.
Пока девушки готовили завтрак и раскладывали по пакетам провизию, – мы оснастили маленький баркас и приготовились в путь.
Наконец, всё готово. Мужчины сели на вёсла, а девушки сплетали из цветов живой крест.
Огибая город, мы видели, как вырастали толпы на набережной Караччиоло, заполняли сад городской виллы и по крутым уличкам поднимались вверх. Нам нужно было поставить лодку в знакомом месте. Обогнув овальный залив дель-Ово и длинные косы торговых молов, мы подъехали к устью речки Себетто, и здесь у берега прикрепили свой баркас. Теперь мы находились в центре рыбачьего Неаполя, и по крохотным переулкам, среди толпы голых ребятишек поднимались к широкой улице.
Со всех сторон сползались люди в пёстрых костюмах, жёлтых шляпах, красных поясах: взлохмаченные, кричащие, одни пешком, другие в своеобразных крытых повозках, увешанных бубенчиками.
У дверей домов с белыми балкончиками, со спущенными синими шторами, домов, обвешанных мокрым бельём, у раскрытых дверей – уже стояли горячие жаровни, и толстые женщины возились над макаронами и рыбой… Проскальзывали лотки с фруктами и зеленью; с долгим блеяньем пробегали дойные козочки; и свежий запах пищи смешивался с вечным зловонием грязных узких улиц. Из окон выглядывали знакомые лица.