И, вытащив из-за пояса нож, она стала в позу. Ужас пронизал меня при мысли, что сейчас эта прекрасная женщина свалится под ударом взбешённого отвергнутого любовника. Я ждал, что все встанут между ними и не допустят драки. Но никто даже не откликнулся. Одна группа была занята советом, другая – наша – спокойно ждала результатов. Я схватил руку Флоретты и почти простонал:
– Слушай! Да ведь он же убьёт её!
– Он? – улыбнулась красавица. – Глупый ты! Разве не видишь, что он, хоть и беснуется, но уже дрожит, как побитая собака. Они и трёх раз не встретятся, как он уже будет кончен!
В это время они бросились друг на друга, а я опустил голову на стол, зажмурил глаза и зажал уши, чтобы ничего не знать. До меня доносились заглушённые стуки и крики, пока, наконец, чья-то рука обняла мою шею. Я вздрогнул и решил открыть глаза… Надо мной стояла Нина и говорила:
– Да что с тобою, мальчик?
– Господи! – крикнул я, – ты жива! Клянусь, если бы он убил тебя, я уложил бы его на месте!
Но как странно!.. Юноша был жив, хотя и с разрезанной щекой, из которой ручьём лилась кровь. Что же случилось? Ведь говорят, что каморристы дерутся до конца?.. Оказалось, что произошёл редкий случай: во время борьбы юноша уронил свой нож. И, не желая воспользоваться своим преимуществом, Нина не нанесла ему смертельного удара, а только ранила… Юноша услышал мой возглас и, обернувшись ко мне, яростно крикнул:
– Ты уложил бы меня? Ты, заморская собака?! Да я тебя…
Но капитан Алессио встал, грузно положил руку на его плечо и глухо сказал:
– С этим мальчиком
Обе женщины обернулись ко мне и потянули к столу.
– О, значит, ты ловкий… А я думала, что ты никогда крови не видал, если так испугался!
– Я испугался не самой крови, а того, что именно твоя кровь прольётся!
– Эй, смотри, не влюбись в Нину! – усмехнулась Тихоня. – У неё глаз дурной…
– Молчи, старуха! – вся в огне, вскочила Нина. – У меня он дурной только для тебя!
К этому времени заседание кончилось, и вся их группа присоединилась к нам. Как только подошёл старик, все успокоились и почтительно пригласили его к столу. Но он отказался и, подойдя ко мне, сказал с тихой улыбкой:
– Ну, что, Ляргонаре? Ты, кажется, изменяешь своей Мелитте?
Я покраснел до корней волос, но через мгновение оправился и громко ответил:
– Нет, учитель! Я не изменяю ей ни словом, ни делом. Но я уже не только не жалею о моём вступлении в ваш кружок, но рад и благодарен вам за эту радость!
– Ну, вот то-то! Когда я видел тебя случайно на Джаниколе в Риме, где ты пел так, как будто можешь жить одним только солнцем, я подумал про себя: «Вот свободный человек». И я был прав. Ты никогда не уживёшься с большим светом! Ты слишком любишь свободу!