Однако надежды быстро тают, поскольку о нас по городу расползается дурная слава. Куда бы мы ни пошли, Рози всюду норовит продемонстрировать навыки закатывать истерику. В магазине она бросает мне в лицо коробку с батончиками мюсли, а когда идем обратно в отель, ложится на спину посреди грунтовой дороги (на глазах у семьи, свежующей кита) и кричит «Мама-мама-мама!» снова и снова, без остановки, пока я пытаюсь спросить у любезной дамы, знает ли она, где, кроме гостиницы, можно еще остановиться в городе.

Кугаарук около 3 кварталов в ширину и несколько десятков кварталов в длину. Тут один продуктовый, одна детская площадка, одна кофейня. Люди либо ходят пешком, либо ездят на квадроциклах. Все всех знают. Все всё видят. Кроме того, почти все жители – инуиты. С моей бледной белой кожей и светлыми волосами Рози мы выглядим бельмом на глазу Кугаарука.

Пока путешествуем по городу, мне не удается скрыть своей неспособности справляться с истериками Рози – и со своим гневом. Всё это выставлено на всеобщее обозрение. Даже в гостиничном номере стены настолько тонкие, что хозяйки заведения стопроцентно слышат, как я пытаюсь уложить Рози спать. Слышат, как слетаю с катушек и ору: «Прекрати! Просто ляг уже и засни!»

А вот местные мамы, куда бы мы ни пошли, кажутся совершенно невозмутимыми. Они никогда не выходят из себя и даже не нервничают. Дети повсюду, их много. Но в реакции на них никогда нет волнения. Родители никогда не совершают резких движений, чтобы усмирить энергию или скорректировать поведение. Они не предъявляют громких требований, не настаивают, чтобы ребенок прекратил делать то, чем занимается, или начал действовать определенным – нужным родителю – образом. Что бы ни происходило, взрослые излучают спокойствие: вездесущее, всепроникающее спокойствие. Я чувствую его повсюду: в магазине, на детской площадке, в своей голове, в душе, в сердце. И если честно, мне это нравится.

Их спокойствие выглядит заразительным. Даже дети очень уравновешены. Я не вижу, чтобы дети спорили со своими родителями, или выпрашивали что-то купить, или ныли и плакали, когда наступала пора уходить с детской площадки. На второй день в городе я осознала, что, несмотря на огромное количество малышни вокруг, я еще не видела ни одной истерики (кроме истерик Рози) и не слышала ни одного детского рёва (кроме рёва Рози).

И вот вторая ночь в Кугааруке. Мы с Рози останавливаемся на улице у небольшого ручья. Мое беспокойство зашкаливает, нервы на пределе. В этот момент к нам на квадроцикле подруливает молодая мама. Ее зовут Трейси, ей не больше 25, она зажата на сиденье между рулем и 3 детьми. Спереди к ее груди прижимается малыш; ребенок лет 5 обнимает сзади за талию; а из капюшона ее амаути[48] выглядывает младенец. И пока она говорит, я смотрю на ее милое личико в форме сердца, обрамленное коротко стриженными черными волосами. Трейси говорит мягко, нежно улыбаясь. Я чувствую, как беспорядочные удары моего пульса стихают, пока она делится своим опытом материнства. И впервые здесь я думаю: всё в порядке, Микаэлин, поездка будет удачной.

По любым меркам жизнь Трейси непроста. Она не только воспитывает троих детей, но и работает уборщицей в отеле и помогает мужу с тестем готовиться к охоте. Я спрашиваю, тяжело ли быть работающей матерью маленьких детей, и она отвечает:

– Нет, мне нравится быть мамой. С ними не соскучишься, но это-то и самое классное.

Местные мамы не выходят из себя и даже не нервничают. Родители никогда не реагируют на детей с волнением, не совершают резких движений, чтобы усмирить энергию или скорректировать поведение. Что бы ни происходило, взрослые излучают вездесущее, всепроникающее спокойствие.

Боже мой, думаю я. Должно быть, в глазах этой молодой женщины (да и в глазах всех остальных родителей Кугаарука) я выгляжу совершенно никудышно. Я доктор химических наук, в моих волосах уже видна седина, но я едва справляюсь даже с одним ребенком. Мне неловко и стыдно, но тем не менее я совсем не чувствую, что Трейси меня осуждает. Наоборот, складывается ощущение, что я нашла друга – человека, к которому мы с Рози сможем обратиться, если нам понадобится помощь.

Если вы кричите на детей, они перестают вас слушать.

Это ощущение преследует меня повсюду в Кугааруке. Другие мамы и папы не критикуют мою родительскую несостоятельность (по крайней мере, не прямо в лицо или исподтишка и с токсичными комментариями, которые я получаю постоянно в Сан-Франциско). Кажется, они даже хотят помочь. И не стесняются протягивать руку помощи.

Несколько женщин, наблюдающих, как я с Рози гуляю по городу, не могут поверить своим глазам:

– Вы одна? Вы здесь – с дочкой – одни? Вам никто не помогает? – спрашивают они.