К вечеру пустая спальная комната была заполнена мебелью, а в центре нее на деревянном ящике была установлена железная печь с длинной скрученной трубой по всей комнате, распространявшая среди нас приятное тепло. Дочь хозяина улыбнулась нам, словно поняла нашу тайну, и, увидев, что мы хорошо устроились, вышла, как бы говоря, что нет причин для беспокойства. Я попрощался с ней, пожав руку и поблагодарив за то, что она сделала для нас.
Едва она вышла, мы стали подготавливать для себя запасной выход. В комнате были два окна, обращенные к передней части дома, и дверь, ведущая в коридор. Если немцы появятся, скрыться будет нелегко. Мы решили вырыть подкоп в углу у боковой стены, рядом с которой стояла кровать. Рано утром я разобрал гнилые половицы. Я рыл землю, а Ханка разбрасывала ее по сараю. Мы так увлеклись работой, что не заметили, как вошел хозяин дома. Он посмотрел на нас удивленными глазами и с волнением в голосе сказал:
– Панове, из-за вашего подкопа весь наш дом может рухнуть! И во имя чего? В сарае есть укрытие, где молодежь прячется в случае необходимости.
– А что будет, если полиция или гестапо застанут нас здесь ночью?
– И в этом случае вам нечего бояться, – ответил крестьянин. – На окраине деревни в дозоре лежат замаскированные в кустарнике наши парни, наблюдающие, не приближаются ли немецкие жандармы на машинах. В случае опасности они тянут за веревку, привязанную к колоколу в сотне метров от них, у них уже есть такой опыт. При звуке колокола немцы бегут в сторону колокола, чтобы схватить предупреждающего. Это позволяет молодым жителям деревни спрятаться в убежищах. Но обычно в нашей деревне тишина[551].
Мы прекратили земляные работы. Внутри ямы разместили оружие и накрыли его досками. Назавтра мы решили пойти в соседний Милянувек[552], где я надеялся встретить кого-нибудь из Армии Людовой. Жигмунт был не в восторге от этой идеи, но, увидев, что Ханка на моей стороне, присоединился.
Вышли рано утром, шли тропами и полями. И вот перед нами предстали стены гостиничного домика, над которым реял белый флаг с красным крестом. Мы помнили, что Ханка плохо себя чувствовала.
Зашли внутрь, чтобы проверить, может ли она здесь получить помощь. Поднялись по очень крутой лестнице внутри дома, который раньше был сараем. Вошли в комнату, располагавшуюся на чердаке под крышей, в ней находилась светловолосая красивая девушка, одетая в белый халат. Она посмотрела на нас со страхом. На столе стояли различные лекарства и бутылочки, закрытые ватой.
Придя в себя, девушка спросила шепотом:
– Кто-то из вас… болен?
В этот момент из-за висящего в комнате одеяла вышел невысокий мужчина средних лет, также облаченный в белый медицинский халат.
– Морж! – воскликнул я радостно.
Передо мной стоял доктор Желиньски, главный врач Армии Людовой, еврей, как Жигмунт и я. Мы обнялись и стали расспрашивать друг друга. Он сказал, что ушел из Варшавы через Прушков[553], как и мы. Из лагеря Прушков ему помогли бежать члены подполья, и здесь он основал отделение Красного Креста, под прикрытием которого действовал опорный пункт для всех стекающихся сюда для продолжения борьбы в партизанских отрядах, создаваемых в это время в лесах Кампинос.
Спустя считаные дни я встретился у него с генералом Скалой, который рассказал мне в беседе за стаканом водки, что начальник польской полевой полиции лейтенант Оса схвачен немцами после того, как на него донесла Урсула, связная майора Кетлинга.
Узнав, что у меня есть оружие, генерал Скала дал команду принять участие в операции – атаке на оружейную фабрику Норблин, главной целью которой был захват кассы. Я с ужасом подумал о маме, которая работала на той самой фабрике. Если она там, как я смогу встретить ее во время нападения и не навредить ей?
Немцы привозили наличные деньги каждую пятницу, чтобы платить рабочим, и мы были информированы об этом от подневольных рабочих из Франции. Они также обещали генералу, что помогут проникнуть на территорию фабрики в Гловно по «секретному» пути, в обход патрулей.
На следующее утро мы поехали по железной дороге[554] вместе с тремя другими бойцами из Армии Людовой. Вооруженные пистолетами, мы ехали на платформе, толкаемой вперед паровозом. Немцы боялись диверсий на железной дороге и, чтобы предотвратить их, ставили впереди паровозов такие платформы: в случае взрыва они принимали на себя всю разрушительную волну, сохранив паровозы. Такой вагон заполнялся только поляками из-за уверенности, что партизаны не станут взрывать соплеменников и потому не будут минировать рельсы.
Вечером мы прибыли в Гловно. Там нас ждали три человека с сержантом Йорданом (Jordan). Мы направились к фабрике[555]. Несмотря на сильную охрану, француз-рабочий сумел провести нас на ее территорию через щель в заборе. Мы отправились в ту часть, где находилось управление фабрики, там была касса.
Кассир-поляк под наведенным на него оружием поднял руки и по нашему приказу открыл кассу. Мы сложили деньги в мешки, связали веревками кассира и двух служащих, прервали телефонную связь и быстро вышли.
Уходили через производственные цеха, в одном из них я увидел маму, и нам удалось быстро перекинуться несколькими словами. Мы притворились незнакомцами