38. После подавления
Мы втроем преодолели забор и оказались на улице, проходившей рядом с железнодорожными путями. Услышали быстрые шаги приближавшегося солдатского патруля и сразу же за ними выстрелы. У нас не было времени для раздумий.
– Автомат! – бросил я Ханке. Она тихо передала мне оружие. Я знал, что у меня есть примерно тридцать патронов. Передернул затвор и дал длинную очередь в сторону, откуда стреляли. Немцы опешили от неожиданного ответа и рассосредоточились: они не знали, сколько нас и какое у нас оружие, а мы использовали их нерешительность для бегства к аллее, граничащей с полем. Бежали по грязи, насколько позволяли силы, увязнув по щиколотки в мокрой земле и воде. Перепрыгивали через заборы и старались избегать крестьянских домов. Под утро добрались до Юзефува[546].
Мокрые и усталые, постучали в дверь рабочего барака на окраине и попросили немного воды. Это было общежитие семей рабочих сахарного завода. Они жили в тесноте, по десять-двадцать человек, в маленьких комнатушках без туалета. Несмотря на это, нам освободили комнатку и разрешили остаться на несколько дней. В наших планах было добраться до Кампиноского леса и присоединиться к действовавшим там партизанам.
Рабочие попросили нас рассказать о восстании в Варшаве; хотя им было известно, что мы вооружены, а в округе есть немецкая полиция, они не проявляли волнения и просили нас соблюдать предельную осторожность.
Утром я увидел немецкого жандарма в компании одетого в гражданское, они вели человека. Я его опознал как еврея, лейтенанта Армии Людовой. Неожиданно немец остановился и выстрелил ему в голову, тот скатился в придорожную канаву. Человек в гражданском быстро приблизился к убитому, стал стаскивать с еще теплых ног обувь, а затем начал рыть могилу. Он не стремился вырыть глубокую яму, а несколькими движениями сделал лопатой неглубокое углубление и присыпал труп сверху тонким слоем земли.
Я с тревогой смотрел на увиденное и, не думая, поднял автомат. Ханка же силой вырвала у меня из рук оружие. Мы услышали, как позади нас говорили рабочие, которые, как и мы, стали свидетелями произошедшего:
– Видать, это был еврей, поляков немцы убивают в лесу западнее.
Вечером решили, что надо уходить из Юзефува к Кампиноскому лесу, но Жигмунд хотел, чтоб мы остались на некоторое время, поскольку о нем очень тепло заботилась молодая полька (он после войны на ней женился). Однако в конце концов он решил пойти с нами. К вечеру мы увидели красные облака от пожаров – горела Варшава.
Мы оставили радушный Юзефув и двинулись к Блоне[547], чтобы достигнуть леса, где уже сосредоточилась группа повстанцев. Путь был тяжек, и Жигмунд постоянно сетовал, что мы оставили Юзефув, он тосковал о проведенных в нем нескольких тихих мирных днях. Я постарался объяснить ему, что у нас не было выхода и мы не могли злоупотреблять теплым гостеприимством рабочих, которые потеснились и дали нам приют, а остановиться в соседней деревне было невозможно – там квартировали немецкие жандармы.
Мы разговаривали, когда между кустами показались три немецких солдата с наведенными на нас автоматами. Ханка, у которой на плече под рюкзаком висел автомат, развернулась и дала по ним очередь, треск которой гулким эхом раздался по лесу. Три немецких трупа упали на землю. Перепрыгивая через кустарники, мы побежали в западном направлении. После часового бега достигли берега реки, в камышах сняли одежду, вошли в холодную словно лед воду и переправились вплавь на другой берег. Дрожащие от холода, мы вышли на противоположном берегу реки, поспешили одеться и продолжили путь бегом на север. После нескольких часов бега мы заметили издалека огоньки городка и через поля достигли Блоны. На улицах и площадях теснилось много беженцев из Варшавы, и среди них мы почувствовали себя увереннее.
Ханка была бледной и чувствовала тошноту, и я на рыночной площади нашел аптеку, заполненную людьми. Рядом со мной стоял старый человек и улыбался.
– Как вам удалось выскочить из этого ада, пан поручик? – и он сразу же поспешил объяснить, откуда меня знает: – Я ведь жил на Маршалковской, 60, в подвале, с вашим отцом.
Будучи тронут, я поспешил его расспросить, известно ли ему что-нибудь о судьбе его соседа – моего отца. Он ответил, что полагает, тот может находиться в Окенче[548], неподалеку от столицы, куда попал с большим потоком беженцев. Он перешел на шепот и посоветовал обратиться к местной власти городка, находившейся в южной части, и там получить направление в одну из окрестных деревень. Я объяснил, что не заинтересован обосноваться здесь, поскольку наша цель – достигнуть лесов Кампиноса, на что старик ответил:
– У вас нет возможности достигнуть цели. Немцы уничтожили всех восставших в лесу. Их последним сопротивлением были бои на краю Якторова[549] близ Жирардува. Поэтому лучше бы вам остановиться в округе.
Мы решили прислушаться к совету обратиться к представителям местной власти и позвонили в дом, где они находились. Мы оказались в просторном зале с деревянной перегородкой, отделявшей посетителей от клерков.
Здесь Жигмунд впервые потерял уверенность. Он стоял за нами, его лицо покраснело от волнения. Я в полный голос взревел:
– Где тут глава района?
Собравшиеся обратили к нам взоры, а секретарь спросил:
– Что угодно господам?