Не сводя с него глаз, я с еще большим упорством и серьезностью повторил вопрос. В ту же минуту открылась дверь, и в комнату вошел высокий худощавый мужчина, его глаза нервно мерцали. После того как он представился главой гмины, я, глядя прямо в глаза, взревел:
– Нам нужна комната с отдельным входом, с электрическим светом в тихой и спокойной деревне! И немедленно!
Выражение его лица стало медленно меняться: страх сменился покорной улыбкой раненного раба. Он сильно и тепло пожал мне руку и шепнул на ухо таинственным тоном:
– На самом деле, панове, у меня есть комната, подходящая вашим требованиям, она находится в деревне Копытув[550], я там живу и смогу вас проводить после работы. Однако вы должны зарегистрироваться, как того требует закон. Вы можете предоставить какие-либо удостоверяющие ваши личности документы?
Я вручил ему наши поддельные документы, он взял их и, бегло взглянув, не вдаваясь в детальное рассмотрение, поставил печать отдела регистрации населения. Впервые на наших поддельных документах появилась настоящая подлинная печать.
Мы вышли от представителей власти и пошли к центру городка. Неожиданно Ханка истерически расхохоталась:
– Комната с электрическим освещением!
Она умолкала и вновь взрывалась смехом всю дорогу:
– Такого представления я давно не видела!
Жигмунд зорко посматривал по сторонам, не приближается ли кто к нашему трио. Он не доверял совету главы гмины и его заверениям о «безопасном месте», а потому выразил опасение, что это может оказаться ловушкой. Я возразил, что у всемогущего главы района сейчас полные штаны страха. Знает, что войне скоро конец, и ему нужно было сейчас заиметь некоторые заслуги, поскольку в период оккупации он, несомненно, служил немцам и сейчас будет рад использовать представившуюся возможность доказать, что помогал полякам.
– Мы можем ехать в Копытув без волнений и боязни, но перед тем как поехать, нам надо будет подкрепиться.
В Блоне мы поменяли имевшиеся у нас доллары на злотые по курсу черного рынка и купили хлеб, колбасу и пол-литра водки. Еда и выпивка улучшили наше настроение, и когда мы вернулись к дому, где располагалось местное самоуправление, нас уже ждал глава района с повозкой, запряженной лошадьми.
Добравшись до деревни Копытув, расположившейся по правую сторону главной дороги, мы остановились у деревянного дома, во дворе которого находился сарай и различные хозяйственные постройки. У дверей дома стояла старуха, пригласившая нас зайти внутрь. По узкой прихожей мы вошли на кухню, где сидела светловолосая молодая женщина, ее голубые глаза выражали дружелюбие, а лицо было покрыто глубокими морщинами. Когда она услышала, что глава района намерен поселить нас у нее в доме, она встала и подала нам твердую натруженную руку:
Жигмунд окинул взглядом пустую комнату, увидел только электрические лампочки на потолке и вежливо спросил старого хозяина, нет ли какой мебели. Тот пообещал поискать в подсобке.
– Ночь вам придется провести на соломе, ее из сарая можно принести, – сказал он. Мы не хотели затруднять его и ответили, что ночь проведем в сарае.
– Нет никаких проблем. Принесите свою солому и постелите себе в комнате, но перед этим – чем хата богата, – и жестом пригласил нас к столу. После вкусной горячей еды хозяин сказал нам, что немцы провели обыски и облаву на молодых людей на рынке, когда он уходил в Блоне:
– Рассказывают, что три украинских коллаборациониста были убиты возле Юзефува.
Ханка резко встала и налила мне рюмку водки. Дочь нашего хозяина уставилась на нас, словно чувствуя нашу связь с только что услышанной ею историей. Она повернулась к отцу:
– В сарае есть стулья и стол, а также две деревянные доски, из которых ты, папа, сможешь собрать еще две кровати…