Его речь была спутанной, словно он чего-то стыдился:
– Когда произошло восстание в Варшаве, мы нашли убежище от снарядов в подвале сожженного дома. Вчера я увидел людей в военной форме с лентами повстанцев Армии Крайовой на рукавах, спускавшихся в подвал. Когда мы заметили их, я и мой товарищ спрятались за сожженной стеной. Спустя короткое время мы увидели, что они выводят прятавшихся там евреев и разделяют их на две группы: мужчин – в одну сторону, а женщин и детей – в другую. Под предлогом поиска оружия они забрали у мужчин часы, ценности и деньги. Затем они вывели их на улицу, приказали снять обувь и построиться у стены. По приказу лейтенанта их умертвили выстрелами. Затем повстанцы вернулись во двор, где двое из них охраняли женщин и детей, и поволокли их всех в подвал. Спустя несколько минут мы услышали крики насилуемых повстанцами женщин, а после – выстрелы. Когда они ушли, мы вошли в подвал и увидели то, что сейчас видишь ты. Спустя несколько часов сюда прибыло несколько повстанцев с улицы Злотой из подразделения «Хоробры», расспросили нас о том, что произошло, составили протокол и прочли его нам.
Он говорил и плакал:
– В документе было записано, что евреи убили евреев с целью грабежа.
Я посоветовал этим двум евреям присоединиться к нам, но они сказали, что хотят похоронить своих мертвых[538].
После обеда немцы усилили артобстрел. Центр Варшавы оказался весь в огне. Высокие здания на глазах превращались в груды развалин. В штабном подвале столкнулся с генералом Скалой. Он схватил меня за руку и повел в свою комнату. Усадив меня на один из стульев, он достал из-под письменного стола бутылку водки и, налив полный стакан, протянул его мне. Я сжимал стакан водки и с изумлением смотрел на раздраженного, расстроенного генерала. Медленно пил водку и не мог понять, по какой причине он стал угощать меня столь дорогим и дефицитным в эти тяжелые дни спиртным.
– Пей, – его крик прервал мои размышления. – Пей, к черту! Пей быстрей!
Я опрокинул стакан водки в горло. Когда я поставил стакан на стол, генерал с болью произнес:
– Стефы больше нет. Сегодня утром, когда она направлялась с приказом к майору Кетлингу[539], бригада Дебуа, в нее попал реактивный снаряд из немецкого миномета, она сгорела живьем.
Эта весть повергла меня в шок, в гробовое молчание. Я почувствовал слезы на щеках. Глаза генерала Скалы были влажны. Как в кинофильме, передо мной прошла наша первая встреча в продуктовом магазине, ее тоненькая фигурка, большая сумка, в которой она носила пистолеты, переданные мною в результате ограбления немцев. Пистолеты, завернутые в пропитанные кровью тряпки, она доставляла по разным адресам на улицах столицы, подвергая себя опасности. Долгие минуты мы сидели в молчании, как будто таким способом хотели выразить свое уважения к ее памяти.
37. Капитуляция
Это было в начале октября, спустя два месяца после начала восстания в Варшаве. Некогда красивая столица превратилась в настоящий остров развалин. Мы слушали английское радио, которое прославляло защитников и проливало крокодильи слезы по судьбам населения Варшавы, но эти слова нам ничем не помогали и не вызвали у нас чувства гордости. Только одна надежда у нас была со стороны Праги, где по ту сторону Вислы стояла могучая армия русских, цинизм которых раскрылся перед нами полностью. Они даже не двинулись, чтобы помочь нам, хотя на их глазах немцы уничтожали гражданское население и разрушали красавицу Варшаву.
Однако, несмотря на многочисленные трудности и потери, мы оказались в шоке, когда услышали, что АК под командованием генерала Бур-Комаровского капитулировала перед немцами. Мы почувствовали себя обманутыми, как будто все жертвы были равны. Я поспешил в штаб Армии Людовой, где встретил командиров, офицеров, все они с обидой говорили о сдаче, о капитуляции. Я искал генерала Скалу, мне сказали, что он направился в штаб АК к генералу Бур-Комаровскому, чтобы прийти к соглашению, по которому бойцы Армии Людовой присоединятся к армии Бур-Комаровского и сдадутся в плен к немцам как бойцы АК.
– Что это? Мы хотим сдаваться в плен? – спросил я в страхе.
– Да, лучше сдаться в плен, чем погибнуть под огнем от немцев как преступники
В подвал спустился Скала в компании полковника Рог-Мазурека. Мы нетерпеливо ждали результатов его переговоров с генералом Бур-Комаровским. Стояла мертвая тишина. Генерал обвел нас всех печальным взором, словно хотел запомнить каждого навсегда, и почти шепотом произнес:
– «Аковцы» отказались нам выдать удостоверения солдат своей армии, они цинично ответили нам, что мы можем сдаваться в плен и со своими документами.
Одну подробность генерал высказал со смехом:
– Они забыли только одну пикантную вещь: поскольку капитуляцию перед немцами подписала только Армия Крайова, мы превратились в бандитов и грабителей, а значит, мы вне закона, на нас они не распространяются, и если сдадимся, то нас расстреляют. Для «аковцев»[540] мы коммунисты, они не признают нас как социалистов, какими мы являемся на самом деле. Для националистов все левые, даже синдикалисты, являются коммунистами. Нам нужно находить для себя свое собственное решение. По моему мнению, часть из нас должна оставаться в Варшаве и продолжать сражаться, пока другие не покинут ее в штатском, смешавшись вместе с гражданским населением. Следует держаться как можно дальше от лагеря в Прушкуве, поскольку гестапо отправляет гражданских лиц в концлагерь. Это неправда, что в радиусе 50 километров вокруг Варшавы нет гражданского населения. Нам известно, что во многих местах продолжается жизнь, как и до восстания. Каждый солдат получит десять долларов, офицеры – по двадцать долларов каждый. Все участники восстания автоматически получат очередное воинское звание. Я советую всем евреям, воюющим в наших рядах, оставаться в Варшаве для их же безопасности. Я обращаюсь ко всем товарищам по оружию: если вы встретите евреев после того, как оставите Варшаву, помогайте им во всем.
В подвале воцарилось гробовое молчание.