Что-то двинулось около кровати, стоявшей под окном, и показался Гроссман, друг Эллы, еврей-выкрест. Он с трудом выпрямился, пожал мне руку и спросил, как я уцелел. Я не ответил, а спросил ее, что с мамой и отцом, и она ответила, что они живы и находятся в Варшаве.
– Сэмэк, ты не спрашиваешь, где твои сестры?
– Нет, потому что я знаю, где они были убиты.
– Но ты не знаешь, что после того, как арестовали твоих сестер, арестовали и меня, и даже устроили нам очную ставку; я даже не могла показать, что я их знаю, потому как меня бы расстреляли, – и Элла разрыдалась.
Гроссман рассказал, что во время ареста Эллы он спрятался под окном, а когда ее увели, удрал из квартиры и скитался по дворам заброшенных фабрик. Они накормили меня и прозрачно намекнули, что не хотят, чтобы я остался у них на ночь. Перед наступлением вечера мы с Эллой вышли в город к маленькому дворцу, который ранее принадлежал семье Гроссман, и там в подвале я провел ночь.
Рано утром я приехал на станцию и уже к полуночи вернулся в Рембертув. По прибытии я рассказал историю о том, что меня искала жандармерия и, поскольку все меня знают в Ченстохове, я там не мог оставаться, и этот рассказ был принят на веру без сомнений.
Назавтра я и Антош пошли со стволами в Варшаву, у каждого по одному пистолету. Мы шли через леса и рощи до Вавера. Оттуда узкоколейкой до Праги по мосту Кербедза, пересекли Вислу и прибыли на Керцелак[501]. Антош подумал, что безопаснее пойти пешком, поскольку в Варшаве в последнее время проводятся облавы и отправляют пойманных на работы. Он смотрел по сторонам, ища жертву, желая произвести на меня впечатление своей «техникой» вымогательства у евреев. К моему счастью, ему не улыбнулась удача. Затем вернулись на площадь Керцеля и обратились к другу Антоша, занимавшемуся продажей стволов[502]. Несмотря на такую рекламу, в его распоряжении не осталось ни одного пистолета[503].
Молодой человек подошел к нему и прошептал, у него есть товар, повел к закрытому помещению, бараку, который использовался как столовая. Мы вошли вовнутрь, в комнату, где было много людей и было накурено, и трудно было что-то разглядеть. Прошло немного времени, и я разглядел прилавок, за которым стояла женщина, пани Ядвига, разливавшая водку. Продавец спросил, какой пистолет желает приобрести клиент. В его распоряжении был немецкий «парабеллум», бельгийский пистолет калибром шесть миллиметров и польский довоенный пистолет «вист», самый дорогой[504]. В конце концов клиент решил, какой пистолет он желает приобрести. Продавец исчез, а когда вернулся, вручил покупателю пистолет, и сделка была обмыта обильным количеством алкоголя. Видя, что праздник становится длиннее и у Антоша нет желания оставлять друзей, я принес извинения и расстался с ними, не прощаясь. Мне хотелось как можно скорее попасть в муниципалитет и узнать там место проживания отца и матери.
Учреждения Варшавского муниципалитета находились напротив Большого театра, на улице Сенаторской. Отдел регистрации населения был заполнен посетителями. От меня требовалось заполнить два бланка: на первом написать данные матери, ее добрачную фамилию – Маниафа Попова; на втором – отца, Кароля Балтазара Панкослевского (он получил свидетельство о рождении на этого умершего поляка из Опатова). Спустя несколько минут служащая вернулась с ответом, из которого следовало, что Маниафа Попова не значилась в списках жителей Варшавы, есть лишь две женщины, носящие имя и фамилию Мария Попова; обе проживают в пригородах: одна – в Праге, другая – в Воле. Балтазар Панкослевский проживает на улице Груецка, 104.
Я поехал в Прагу. Мне открыла дверь чужая женщина и упрямо старалась доказать мне, что она и есть Мария Попова, не понимая, почему я не согласен с ее поведением. То же самое произошло и по второму адресу. Одна из них посоветовала мне попросить сведения в организации русских белогвардейцев, но и там о маме ничего не знали. Вместо этого один из работников предложил вступить в русскую армию, которая сражается на стороне немцев против коммунистической России. Я сказал, что вернусь завтра, и поспешил поскорее покинуть это место[505].
У меня был кусочек бумаги с именем и адресом отца. Было позднее время, и приближался комендантский час. Трамваи на безлюдных улицах пустели, и в них ехало немного людей. По улицам кружили жандармские патрули, проверявшие документы прохожих, и все, у кого не было соответствующих документов и разрешений на передвижения в такое время, задерживались. У меня, понятное дело, такой документ отсутствовал, и подложные документы, которые мне сделал Антош, были весьма сомнительны.
Бритая голова и тонкие впалые щеки делали меня подозрительным и увеличивали опасность.
Последним трамваем я добрался до улицы Груецка, 104. Улица была пуста. Люди спешили зайти в дома или укрытия, где ощущали себя уверенно. Мне некуда было торопиться. Я неуверенно подошел, опасаясь, что и в этот раз разочаруюсь.
Зашел в подъезд и на лестнице наткнулся на сторожа-консьержку, женщину лет сорока, которая взглянула на меня через окошечко:
– Кого ищет пан?
Я сказал, что ищу пана Балтазара Панкослевского.
– Да, он проживает в передней квартире, второй вход.
Я оглядел двор вокруг и увидел, что он окружен с трех сторон зданиями домов, и только низкие ограждения отделяют его от внутренних двориков. Я быстро проверил окрестности и решил, что если мне не удастся найти отца, то заночую в одном из двориков. Мысль о том, что я нашел место для ночлега, улучшила мое настроение и успокоила меня.
Я поднялся по лестнице и остановился перед дверью справа, на которой была табличка с фамилией Беркан. Я был настолько усталым и удрученным, что мне не пришла в голову мысль, что отец может снимать квартиру, я вышел из подъезда, не постучав. И вновь встретил на выходе консьержку, спросившую скучающим голосом: