Лежа на нарах, мы беседовали о Flashensortiere, и Пастор прояснил, что немцы приказали им собирать все бутылки, включая даже маленькие пузырьки, в которых раньше содержались лекарства, но не для обработки, а для того, чтобы скрыть следы того, что происходило на земле Треблинки; чтобы, когда нас уже не будет, а война окончится, не возникал бы вопрос, как можно объяснить, что на таком маленьком участке земли находится такое количество самых различных сортов бутылочек и каким образом они сюда попали. Единственная причина их сбора и отправки в неизвестном направлении – заметание следов убитых евреев путем сожжения трупов. Воцарилось мертвое молчание.
Однажды весенним днем во время обеденного перерыва в барак вбежал профессор Меринг, в его глазах был ужас. Он сказал, что утром в барак, где он работал на обработке кастрюль и прочих емкостей, вошел Кива и переписал всех по номерам. Нас тоже испугала эта новость. После вечернего построения мы пели наш лагерный гимн, мелодию которого написал чешский еврей Вальтер Хирш, погибший во время восстания в Треблинке.
Когда мы закончили петь, Кива вызвал по номерам узников, которым было назначено наказание – удары плетью по голому заду. Узника привязывали к стулу и били его двадцать пять раз кнутом, и он должен был во весь голос считать удары. В тот день нашлись всего лишь три такие жертвы. Когда все были наказаны, стул убрали[473].
Затем Кива стал зачитывать номера узников, их было более двадцати, и приказал им построиться рядом с бараком. Трое избитых встали в строй и, согласно приказу Галевского, вместе с ними вернулись в бараки. В строю на плаце для построений остались лишь те, чьи номера были зачитаны. Они стояли рядом с бараком, и среди них был и профессор Меринг.
Едва мы зашли в барак, сразу же подбежали к зарешеченному окну, выходившему на плац для построений. Мы увидели, как построили заключенных. По пятеркам и по рядам. Многие из узников были в сравнительно немолодом возрасте (45–50 лет).
Эсэсовцы велели узникам разойтись вокруг площадки, а один из них, Зепп, в руке которого был кнут, дал им команду бежать. Поначалу они все бежали одной сплоченной группой вокруг плаца, а когда они добежали до Зеппа, он криком скомандовал: «На землю!», и вся группа легла на землю. Когда они лежали на земле, Зепп и другие эсэсовцы их били кнутами. Им снова дали команду встать и выпрямиться, и когда они поднялись, их стали бить смертным боем, наносить удары по всему телу, особенно по головам. Бег продолжился в ускоренном темпе, группа удлинилась, сильные бежали быстрее, один за другим. Те, кто отставал, получал удары кнутом, которые наносили немцы.
Профессор Меринг незадолго до этого перенес тиф и после болезни из-за лагерных условий был ослаблен и не мог бежать вместе с остальными. Мы с ужасом видели, как группа узников отдаляется от него. Изо всех сил он старался продолжить бег, нечеловеческими усилиями заставлял передвигаться подгибающиеся ноги, на его лице отражались страх и ужас, он бежал, его руки были протянуты вперед к товарищам, его движения были как у человека, теряющего силы. Эсэсов цы, стоявшие на протяжении всего маршрута, наносили смертельные удары, особенно по отстающим. Мы увидели, как Зепп подбежал к профессору Мерингу и стал бить его кнутом. Я почувствовал, как злость подступает к горлу – я не мог смотреть, как старый Меринг, всегда старавшийся помочь и служить человечеству, переносил нечеловеческие страдания.
После получаса смертельного забега эсэсовцы приказали всей группе раздеться и погнали их голыми, в чем мать родила, в «лазарет», и спустя несколько минут мы услышали оттуда выстрелы. Немцы уничтожили тех, кто был занят на том рабочем месте, в котором они больше не нуждались.
Утром мы с Пастором пошли в «лазарет». Остановившись возле капо Курлянда, чтобы никто не обратил на нас внимания, мы взяли с собой мусор для сжигания. Конечно, это был предлог, чтобы зайти вовнутрь. Мы смотрели со слезами на горы трупов, горящих у наших ног, и не могли вымолвить слова. Молча простились с моим бывшим в прошлом профессором, который был моей моральной поддержкой в лагере.
31. Противотанковые рвы[474]
В один из весенних дней на железнодорожный путь лагеря прибыли печально известные вагоны. На этот раз они были открыты, там лежали железные стержни, опутанные колючей проволокой, которые использовались как противотанковые заграждения. По свистку эсэсовца мы прибыли на платформу и по приказу Ляльки сгрузили их с платформы, покатив в сторону главных ворот.
Мы расположили их длинными рядами по высоте, один над другим. Они были прижаты друг к другу и образовали кольцо высотой в полтора метра, оно окружало весь лагерь на расстоянии около тридцати метров от забора колючей проволоки, оплетенного ветками сосны. Мы тщательно очистили тридцать метров и не оставили даже очень крохотное растение: выкорчевали каждый куст, копали землю и вырывали каждый корень дерева, который был раньше. Лялька надзирал за нашей работой и проверял, насколько туго натянута проволока и не оставили ли мы где-нибудь прохода для побега из лагеря. Один из заключенных, Стасик, служивший солдатом в 1939 году, сказал, что очень важно натянуть проволоку как можно сильнее. Вдоль насыпи протянули еще несколько рядов колючей проволоки, которую еще плотнее соединили с проволокой, соединяющей противотанковые заграждения.
Поведение Ляльки в тот день было совершенно иным, чем обычно. Он чувствовал себя офицером, командиром строительства на фронте. Скорее всего, он не был солдатом и не знал, что без мин противотанковые заграждения с забором из колючей проволоки неэффективны. Он не понял, что хорошо натянутая проволока может быть использована как ступеньки, с помощью которых можно преодолеть несколькими прыжками насыпь в сторону леса. Спустя несколько дней прибыл еще один транспорт с дополнительной тонкой проволокой, и нам приказали опоясать ей всю линию. Тонкая проволока затрудняла прохождение. На трех сторожевых вышках стояли пулеметы, державшие под обстрелом участок 50 метров между забором колючей проволоки и противотанковой линией.
Вечером мы говорили о новом заграждении. Мы знали, что шанс нашего побега уменьшается, но были те, кто считали, что даже его можно преодолеть, если использовать доски или одеяла. Несмотря на еще одну созданную преграду, которая еще больше нас изолировала, – наше желание восстать не уменьшилось.
32. Доктор Хоронжицкий
Мы работали рядом с блоком Revierstube, ставили низкий забор для разделения улицы, на которой проживали немцы, от входа в лагерь. В Revierstube был врач доктор Хоронжицкий, принимавший заболевших немцев и украинцев. Мы были погружены в работу, когда подошел Альфред, толкавший перед собой детскую коляску, которую использовал для сбора мусора и с которой никогда не расставался.
Альфред подошел к нашей группе, поставив коляску в сторону у дерева. Он дал мне знак, чтоб я подошел к нему, вытащил из коляски грязное ведро, покрытое тряпкой, и попросил принести его в Revierstube доктору Хоронжицкому. Я спросил, что в ведре, однако Альфред не ответил. Я огляделся вокруг, нет ли рядом немцев, и направился в Revierstube и привычным движением открыл дверь. Я иногда заходил туда, когда работал рядом, доктор Хоронжицкий всегда принимал меня и угощал стаканом алкоголя.
И в этот раз доктор также принял меня хорошо. Я сказал, что Альфред послал меня, и он велел поставить принесенное ведро под стол, стоявший рядом с зарешеченным окном. Стол, заполненный лекарствами, до краев был покрыт белой простыней. Доктор налил мне стакан чистого спирта, и я выпил его залпом. Алкоголь был таким крепким, что мне показалось, что мое горло горит огнем. Я поблагодарил его и вернулся на работу[475].
Через какое-то время мы увидели эсэсовца Ляльку, одетого в парадную форму, танцующими шагами, с дьявольской улыбкой на устах подошедшего к ревиру и открывшему дверь. Спустя считаные минуты мы услышали звон битой посуды и крики. Неожиданно дверь открылась – причем силой, и оттуда был буквально выброшен наружу и упал на землю… Лялька, вытолкнутый доктором Хоронжицким, успевшим запереться изнутри. Лялька поднялся с земли и, даже не отряхнув пыль и грязь с мундира, начал силой высаживать дверь, пытаясь ворваться вовнутрь. Когда это не удалось, он разбежался и со всей силы ударил дверь всем телом. Дверь открылась, и он оказался внутри. Мы услышали звуки схватки между ним и доктором. Схватившись, они выкатились наружу, и несмотря на то, что доктор был вдвое старше, их силы в борьбе были примерно равны. Доктор нанес Ляльке сильный удар, и тот ответил. Неожиданно тело доктора обмякло, голова опустилась, и он всем телом рухнул к ногам эсэсовца. Лялька начал пинать его тело в самой зверской, садистской форме, но ему уже не было с кем воевать, поскольку доктор потерял сознание и лежал словно мертвый на земле.
Лялька, вне себя от ярости, вырвал из кобуры пистолет и выстрелил в воздух, и сейчас же здесь появились эсэсовцы и украинцы. Лялька орал и требовал немедленно ведро воды, и украинцы притащили ему полные ведра. Они силой открыли рот доктору, и Лялька стал лить туда воду, а один из украинцев ударил страдальца в живот. Мы поняли, что доктор проглотил яд, и Лялька хочет силой привести его в сознание с помощью промывания желудка водой. Я знал, что у Хоронжицкого всегда был цианистый калий, как и у меня, Альфреда и многих других.