К нашему сожалению, его тайная мечта не была воплощена, он не смог принять участие в восстании, которое позднее вспыхнуло в лагере. У Раковского, как и у многих у нас, нашлось немало врагов, ему надо было опасаться доносчиков и утечек. Один из злодеев сообщил лагерным властям, что Раковский скрывает много золота. Немедленно началось расследование, за которым последовала его казнь. Это стало большим ударом для тех, кто был в курсе замыслов. Мы простились с ним в глубокой печали, как с героем, делавшим немало для нашего блага. Он верил в течение всего этого времени, что ему удастся вытащить нас из этого ада, привести в лес, где мы свяжем свои судьбы с судьбами партизан. Мы не знали, кто донес на него, подозревая Кубу или Монека, капо Hofjuden, которые были из Варшавы.
Немцы были рады избавиться от Раковского, и на его место был вновь назначен Галевский, который за это время преодолел тиф, и к нему вернулись силы и здоровье. Над ним также всегда висела опасность, исходящая от доносчиков и всякого рода утечек. Один из опаснейших был еврей Блау, исполнявший в лагере обязанности капо[463]. Он был очень жирным, с тупым лицом и кривыми ногами. Тип, напомнивший горбуна из Нотр-Дама. На совести этого человека, даже не имевшего человеческий облик, было немало жизней. Он прибыл сюда из Кельце[464], где проживал и сотрудничал с гестапо. После ликвидации гетто он вместе с женой был отправлен в Треблинку, и обоих вывели из партии в газовую камеру. Это был единственный случай, когда супружеская пара была отобрана и в течение длительного времени была оставлена жить. Блау пользовался особыми правами, стал оберкапо и затем получил назначение старшим по кухне. Он стал фактически главой преступников самого худшего пошиба – к нему стекалась от них вся информация о том, что происходит в бараках, о чем говорят и что планируют заключенные. Людям из своего окружения Блау обеспечивал двойные порции, конечно, за счет других заключенных. Ненависть к Галевскому вытекала из его амбиций. Блау хотел стать главным капо лагеря и не желал смириться с авторитетом Галевского.
На церемонии назначения нового главного капо на плаце для построений были собраны все заключенные. После исполнения гимна лагеря Галевский встал посредине площади и поблагодарил[465] эсэсовцев за оказанное ему доверие. Он обещал преданно выполнять все команды и указания, заботиться о сохранении порядка, честно и справедливо улаживать все конфликты и споры между заключенными. Когда немцы ушли с площади, новый капо подмигнул нам и дал команду разойтись.
26. Тиргартен
Вечер. Электрические лампы[466] с трудом освещали барак. На одеяле рядом с нами сидел Пастор. Он обратился на плохом польском:
– Немцы совсем с ума посходили! Вы не поверите, они приказали нам построить клетки для животных!
Я не поверил своим ушам:
– Зоопарк? Здесь? Кому он тут нужен? Может, слух подвел меня или я неправильно понял услышанное?
Однако Пастор оборвал меня:
– Кацап, я хорошо понимаю сказанное. Да, они намерены построить здесь зоопарк. Не знаю, откуда, но они привезли двух павлинов, лань и лисиц.
– Если то, что ты говоришь, верно, эти негодяи решили создать здесь иллюзию райского уголка. Теперь я понимаю, почему эсэсовец приказал нам вскопать землю вокруг бараков и посадить цветы. Они способны еще привезти сюда карусель и превратить находящуюся здесь фабрику смерти в «луна-парк».
Высокая фигура профессора Меринга появилась за нашей койкой. Он подошел к нам, слегка согнувшись, чтобы не врезаться в балки, поддерживающие крышу барака, сел на раскладной стул, который я ему вручил. Он обвел нас взглядом из-под стекол очков, как это делал раньше, в классе, полном учеников:
– Я хочу вам объяснить, что такое ментальность немецкого народа…
Я взорвался от хохота:
– Вы нам будете рассказывать о немцах и их природе?! К сожалению, мы их хорошо знаем.
– Верно, но не все так просто, как тебе кажется, Кацап. Тебе, конечно, это покажется странным, но немцы сентиментальны. Это не противоречит их жестокости, но прикрывает и скрывает ее. Даже отъявленные садисты среди них любят домашнее тепло и стараются повесить в квартирах лозунги о любви, лояльности и братстве, вышитые руками их женщин. Их дома полны высказываний и притч. Над их кроватями, в которых они отдыхают от убийств и ненависти, висят цветные надписи, провозглашающие дешевую любовь. Они стараются замаскировать свою природную сущность, но даже в их рассказах для детей проскальзывают ужас и жестокость. Священник вступил в разговор.
– Я знаю немцев больше вашего, я прожил среди них годы. Мне тяжело понять, как немцы, которых я знал, способны на то, что они творят здесь. Я во время работы пытаюсь себе объяснить, что нас окружает сволочь, а не руководители этого народа…
Меринг прервал его.
– То, что Вы сказали, отчасти верно. Да, мелкие убийцы здесь выполняют грязную и презренную работу, однако не они придумали эту фабрику смерти. Конечно же, не подонок Сидов, чей мозг разрушен алкоголем, и не дикарь Лялька смогли создать этот механизм многоразового действия, когда прибывающие транспорты педантично отправляют прямо в газовые камеры. Люди, обладающие академической степенью, именитые ученые – они основали этот ад.
Мы все замолчали.