Первая и самая очевидная причина заключается в том, что наплыв иммигрантов, приносящих совершенно иную культуру из разных континентов, огромен, он в разы превышает естественный прирост. Столетие назад в основном Европа поставляла иммигрантов в Новый Свет, а культуры европейских народов не имели столь большого различия с американской, также зародившейся в Старом Свете. По статистическим данным, самое большое поступление пришельцев наблюдалось в период 1900–1920 в первую очередь, за счет таких стран как Россия, Италия, Австрия, Венгрия: Первая Мировая война, еврейские погромы, революция и Гражданская война в России явились здесь главными причинами. Следующая волна приезжих появилась в пятидесятые годы, в основном из Германии – как проигравшей во Второй Мировой войне страны, меньше из Италии; примерно постоянным во все периоды был приток англичан. Пик третьей волны европейской иммиграции наблюдался с 1990 по 2000 годы, и этот поток шел из России и бывших республик развалившегося Союза.

Иммиграционная статистика 1991–1998 по континентам показывает, что 31 % прибыло из стран Азии, 25 % из Мексики, 24 % из других стран Центральной и Южной Америки, и только 9 % из Центральной и Восточной Европы, при этом практически не было иммиграции из стран Западной Европы. Соединенные Штаты теперь больше не страна только выходцев из Европы и Африки, как это было еще сорок-пятьдесят лет назад, но также и страна людей с латиноамериканскими и азиатскими корнями. В среднем пополнение населения за счет только легальных иммигрантов из разных континентов составляет более одного миллиона в год, благодаря чему страна драматически изменилась.

Вторая причина продвижения других культур – это средства связи, информация и транспорт. Сто лет назад семья, пересекая океан, практически обрывала связи со страной исхода, родственниками и друзьями: письма шли месяцами, а о визитах вообще речи не было. Социальные сети, электронная почта, телевидение, перелеты на другие континенты за несколько часов сохраняют связи иммигрантов со страной исхода, ослабляют их интеграцию в новую культуру и тем самым способствуют презервации исходного менталитета.

Третья причина – глобализация, особенно в течение последних десятилетий. До крушения коммунистического блока разница на рынках потребления в западном, коммунистическом и третьем мирах была огромна: от достатка, а иногда и избытка в первом к дефициту товаров и продуктов во втором до доминирующей нищеты в третьем. За последние 15–20 лет региональные экономики все более интегрировались в западные, стали фабриками по производству товаров, разработанных на Западе. В результате этого произошло насыщение мирового рынка высокотехнологичными товарами, такими как автомобили, компьютеры, мобильные телефоны, различные гаджеты и т. п. Глобализация и открытые рынки изменили мир и Соединенные Штаты в том числе.

Имеется еще одна, четвертая причина: людям теперь нравятся персональные отличия более чем когда-либо. Это просто вошло в моду. Всего лишь 40–50 лет назад американская культура была ролевой моделью для многих наций; она привлекала миллионы людей, особенно молодых, свободным стилем поведения, музыкой и литературой – вспомните советских стиляг 1950-60-х годов! Сегодня все по-другому: не так много иммигрантов изменяют свои имена, чтобы те звучали по-американски. Напротив, большинство привержены той культуре, из которой они вышли. С. Хантингтон в своей книге, озаглавленной «Кто мы?», заметил, что в прошлом иммигранты, как правило, хотели стать американцами. Теперь мы видим обратную тенденцию: некоторые, стремясь сохранить свою культуру, не желают ассимилироваться в американский мэйнстрим, что делает Америку менее однородной с точки зрения культурной идентичности (S. Huntington, Who Are We? The Challenges to America"s National Identity, Simon & Shuster, New York-London-Toronto-Sidney p. 428).

Культурные различия людей на разных континентах очень велики. То, что считается нормальным для одних культур, неприемлемо или недопустимо для других. Иногда американская культура проявляется в виде, совершенно непонятном для русского менталитета. Например, меня и многих моих соплеменников первое время шокировало, когда мы видели, как американец, сидящий в вагоне поезда, не уступает своего места ни пожилой даме, ни женщине с ребенком. Это пример крайнего индивидуализма: что мое – то мое; тогда как в России уступить место считается вежливым жестом. Но это также может быть расценено как вероятное нежелание поставить в неудобное положение человека, которому уступаешь место: мол, я здоров и не нуждаюсь в заботе.

Другой пример – представим себе, например, посадку в поезд метрополитена или автобус в Москве или Петербурге в час пик, когда толпы людей атакуют вагон, стараясь побыстрее войти в него. Сравним эту посадку с тем же часом пик в нью-йоркском метро. Представим себе вошедшего человека, не спешащего пройти в середину вагона, а оставшегося где-то у входа. В российском поезде «высоковольтная» толпа желающих уплотниться внесет этого человека в глубину вагона независимо от его желания, да так, что он почувствует всю ее высвобожденную энергию.

В американском поезде вы не увидите людей, подпихивающих стоящих около входа пассажиров: все будут старательно, даже с неудобством для себя, по возможности обходить их, уважая право последних стоять, где им хочется. Результат в обоих случаях одинаков – в поезд сядут все, но отношение людей друг к другу разное. Это лишь два примера из огромного их числа, показывающие, насколько различны культуры народов России и Соединенных Штатов, что определенно сказывается на их взаимопонимании и в политическом плане.

В год моего приезда в Соединенные Штаты эта страна все еще была страной-победителем в многолетней затратной холодной войне, а также быстрой, но эффективной войне в Заливе (анти-саддамовская война в Кувейте 1991 года). Долговременный соперник Советский Союз распался, его правопреемница Россия была очень слаба, а российскому правительству было не до соперничества – оно принимало помощь от Америки, Международного Валютного Фонда, бизнесменов, таких как Сорос – тех, кого оно сейчас числит в своих врагах. Всемирная фабрика и супер-конкурент в лице Китая еще не проявился на мировой арене в таком качестве, хотя предпосылки к тому уже были. Для Соединенных Штатов Китай 1990-х был все еще развивающейся страной, откуда еще не исходила реальная экономическая и политическая угроза. Было много товаров с маркой «Сделано в США», а американский рынок работ был огромен, как никогда. Национальный долг был ничтожен по сравнению с сегодняшними мерками или даже имел профицит к 2000 году. Правда, время от времени некоторые беспокойные сигналы поступали из стран-изгоев, таких как Северная Корея, Ирак, некоторых африканских стран, но никаких глобальных угроз миру не было. Иран, третьеразрядная страна, еще не стремилась получить в свои руки ядерные технологии. Америка не вела войн зарубежом, и мир был действительно однополярным – с доминированием США во всех сферах политики и экономики.

Терроризм не был в первой пятерке вызовов. Помню популярный в Нью-Йорке хит того времени, который крутили все радиостанции, там были и такие слова: «Мне неважно, кто ты и откуда ты, потому что я тебя люблю». Слова этого хита отражали беспечность, царившую в умах. Западный мир считал, что такая идиллическая картина будет всегда. Америка не думала всерьез о террористических угрозах даже после подрыва эсминца «Коул», после взрыва американского посольства в Замбии и после первой террористической атаки во Всемирном Торговом Центре 1993 года. Правительство, а вместе с ним и народ верили, что они в безопасности. Они верили в то, во что хотели верить: Соединенные Штаты – самая сильная, справедливая, процветающая и безопасная в мире страна. Эти безоблачные чувства создавали комплекс превосходства и уверенности в иммунитете от любых угроз.

Потрясение сейсмического масштаба произошло после трагедии 9/11. Религиозные фанатики и террористы совершили покушение на всю Америку, на жизни, ценности, образ мышления американского народа. Эпоха благодушия закончилась. Это было, как если бы американское общество протрезвело после десятилетий беспечности. Ушло чувство безопасности, основанное на географическом положении Америки, отделенной океаном от всех горячих точек. Большое приветствие на подъезде к аэропорту Джона Кеннеди в Нью-Йорке еще в 2000 году объявляло: «Добро пожаловать в Дж. Ф. К. аэропорт, где Америка приветствует мир!». В конце 2001 года оно было заменено на «Дж. Ф. К. аэропорт – ворота Америки». Взятая вне событий 9/11, эта замена могла бы быть расценена как обычная смена примелькавшейся вывески. Но в свете тех событий замена приветствия на простое объявление виделась значимой: Америка приветствует уже не всех прибывающих на ее территорию людей.

События 11 сентября 2001 года произвели изменения не просто в душах американцев, но в самой культуре народа, в его национальном характере. Поясню, что имею в виду. Культурные основы народа Соединенных Штатов базируются на моральных принципах англо-саксонского протестантизма. Упоминавшийся выше Самюэль Хантингтон отметил, что большинство носителей этой культуры видятся как благоразумные, законопослушные, откровенные, вежливые, дружелюбные люди с четким пониманием, что значит хорошо, а что плохо (S. Huntington, Who Are We? The Challenges to America"s National Identity, Simon & Shuster, New York-London-Toronto-Sidney, p. 69). Эта культура в течение нескольких столетий абсорбировалась людьми, въезжающими в Америку из других континентов, и в конце концов, стала культурой американского большинства. В этой культуре права индивидуума имеют первостепенное значение. Уважение этих прав проявляется во всех сферах деятельности человека. В инженерном деле – это дизайн, более ориентированный на человека и его комфорт; в публичных офисах – это идеальная организация приема посетителей с целью более быстрого их обслуживания; в бизнесе – это более честное и уважительное отношение к партнерам и клиентам; в человеческом плане – это, как правило, дружеский стиль общения. В любой сфере деятельности – это прежде всего этический подход к тому, как правильно решить моральную проблему, избежать конфликта интересов. Не утверждаю, что это имеет место всегда и везде – Америка очень разная – но такой стиль общепризнанно доминирует над признаками других культур. Протестантская культура, бесспорно, сыграла и играет огромную роль в формировании американского народа как нации и пока еще (хотя уже не так явно) оказывает влияние на новые поколения иммигрантов, переплавляя их в американцев.

Но теперь, после 9/11, других террористических атак со стороны радикального ислама – расстрел на военной базе Форт Худ, взрыв на Бостонском марафоне, массовые убийства в Сан-Бернардино, в Орландо – открытость и доверие ко всем со стороны простых американцев оказались подорваны. Огромное большинство народа оказалось в положении, когда они инстинктивно стали подозревать людей определенной религии в возможной подготовке терактов. «Если ты видишь что-то (подозрительное), скажи что-то» – стало сейчас самым распространенным объявлением, вывешиваемым на дорогах и в сабвэе в Нью-Йорке. Можно с утра до вечера повторять как заклинание, что это просто плохие люди делают плохое дело, но от этого убийц, делающих свое черное дело именем ислама, не станет меньше.

Обвинять всех мусульман в терактах нечестно, но и игнорировать факты и переводить стрелки на каких-то абстрактных ненавистников – такая крайняя степень политкорректости находится на грани лицемерия и абсурда. Эта проблема является серьезнейшим вызовом стране, в традициях которой нет преследования по религиозным, культурным или политическим соображениям. И вот уже сколько лет все общество разделено на тех, кто считает, что подоплека терроризма не связана с исламом, и тех, кто считает наоборот. Шариатские законы, при определенном их толковании, по которым обязан жить мусульманин, и отступление от которых должно жестоко караться, могут являться источниками ненависти некоторой части мусульман к «неверным». С другой стороны, если еврейское ультрарелигиозное течение «Нетурей Карта» выступает за ликвидацию Израиля как страны, а его представители даже обнимаются с иранскими муллами, то правомерно ли было бы обвинять всех религиозных евреев в ненависти к Израилю? Вопрос в том, переходит ли ненависть из «теоретической» плоскости в активную, т. е. террористическую. У ультрарелигиозного иудаизма – нет; у радикального исламизма – да, переходит. Чтобы избавиться от метастаз терроризма, действовать надо, в первую очередь, самим мусульманам, нормальной – не фанатичной – их части по искоренению этой скверны в своей культуре. Пока что особого движения в этом направлении не видно.

Приведу аналогию с движением Ку-Клукс-Клан, возникшим в Южных Штатах после Гражданской Войны 1862-65 гг., которое по некоторым признакам – расовая и национальная ненависть, терроризм, религия – напоминало радикальный исламизм. В период расцвета второй волны Клана, в середине 1920-х годов, количество его членов в Америке достигало 4–5 миллионов человек.