Моя следующая попытка устроиться на работу по специальности была на дизель-электрической станции в городке Фрипорт, что в получасе езды от Нью-Йорка. Мне позвонили, сказали, что получили мое резюме, им нужен был инженер для обслуживания большого малооборотного дизеля «Фиат». Машины у меня еще не было, и я приехал на поезде. Вообще, на работы, связанные с повышенными требованиями к обеспечению безопасности, в том числе и обеспечения энергией, редко берут иммигрантов – в критические минуты важно, чтобы все понимали друг друга с полуслова. Я был удивлен, что они пригласили на интервью человека с акцентом.
Сразу скажу, что меня не приняли, что и неудивительно: человек должен хотя бы чувствовать, что это его рабочая обстановка, но она была не моя. Конечно, я смог бы работать на должности механика по обслуживанию дизель-электростанции, но допустил оплошность, которая, возможно, и стоила мне этой работы. Когда мы переезжали на машине из одного машинного корпуса в другой, я не пристегнул ремень безопасности. Просто по российской привычке посчитал это неважным, и понял, что менеджер, который интервьюировал меня, он же и вел машину, обратил на это внимание. Видимо, он подумал, если этот парень не выполняет даже самые элементарные требования безопасности, он не должен здесь работать. Привычки срезать углы сидели еще глубоко.
Несколько месяцевя потратил на учебу на курсах техников по охране окружающей среды, где учили мониторингу качества воздуха при работах с вредными веществами, такими как асбест и свинцовые краски. Получив необходимые сертификаты, я довольно быстро нашел работу по этой специальности в среднем Манхэттене. Компания выдала мне пэйджер, который издавал сигналы каждый раз, когда меня вызывали на работу. Так я стал работником по вызову. Проекты, в которых я участвовал, находились во всех пяти районах Нью-Йорка, и подчас было очень трудно найти какой-то дом или цех, где эти работы велись – в то время GPS еще не был распространен. Это были ночные и дневные смены, я часто не высыпался, но мало что может сравниться с чувством материальной независимости, и только оно одно перевешивало все остальные неудобства.
Итак, я работаю; правда, только тогда, когда меня вызывают. Зарплата техника по мониторингу воздуха небольшая, зависит от того, как часто тебя вызывают, не позволяет ничего лишнего – только основное: оплата квартиры, продуктов и других вещей первой необходимости. Несмотря на трудное время, у меня появилось ощущение счастья. Сегодня, имея такую работу, я далеко не уверен, что ощущал бы себя так. Однако тогда такое чувство было. Оно приходило ко мне иногда, когда я, ведя свою машину по лучшим, как мне казалось, в мире дорогам, говорил самому себе: неужели это происходит со мной, неужели я живу в лучшей в мире стране?! Все-таки те ощущения первых лет остаются незабываемы.
Через много лет, размышляя о своей карьере в Америке, я не перестаю удивляться, как умудрился сменить семь работ за первые восемь лет! В Союзе человек, который часто менял работу, считался летуном. Но ищущий человек, как правило, более социально мобилен и добивается большего, чем тот, кто не ищет. Я должен был пройти свой путь по ускоренной программе, иначе останусь с тем, с чего начал. Возможных путей было много, но вопрос состоял, каким из них пойти.
Об одной из таких своих попыток расскажу, но начну с небольшого отступления. В 1997 году неожиданно заговорили о грядущей проблеме в банковском и финансовом бизнесе в связи с приближающимся 2000 годом. Все существовавшие компьютерные программные коды при обозначении дат имели только две последние, а не четыре цифры года. Поэтому при наступлении нового тысячелетия, т. е. когда две первые цифры будут не 19, а 20, ожидалось, что эти компьютерные программы, разработанные для больших систем, так называемых mainframe, должны были дать сбой. Эта, казалось бы, мелкая деталь, грозила превратиться в огромную проблему национального и даже международного характера. Тогда-то и потребовались дополнительно сотни и тысячи программистов, тогда-то и открылись десятки новых школ программирования. Хотел ли я стать программистом? Нет, но и упустить свой шанс мне тоже не хотелось, чтобы потом не сожалеть об упущенном. Какое-то время внутри меня происходила борьба двух чувств. Одно из них говорило: слушай, ну сколько еще тебе осталось до пенсии, не загружай себе голову и наслаждайся жизнью насколько это возможно. Другое чувство говорило: не упусти свой, возможно, последний шанс производить интеллектуальный продукт, сидя в прохладном офисе. Второе победило, и я записался на курсы программирования. Полгода я изучал эти абстрактные, но имеющие четкую логику языки и коды и одновременно работал. Иногда возвращался с работы в 2–3 часа ночи, искал парковку для машины минут тридцать и, не найдя разрешенного места, бросал машину на той стороне улицы, которая должна была чиститься с 7 утра. Затем, немного поспав, я должен был перепарковать машину в 7 утра, чтобы не получить штраф. В 9 утра начинался класс, а днем опять работа. «Колбасная эмиграция» говорите?
После окончания компьютерных классов мне пришлось взять еще несколько частных уроков для закрепления пройденного и наконец, к осени 1998 я уже был на маркете как программист, ищущий работу. Рассылка резюме, множество телефонных звонков, телеинтервью, ярмарки работ – все это очень активно крутилось в течение четырех-пяти месяцев, иногда казалось я уже почти получил работу. Мне было все равно, где – в Нью-Йорке ли, в Южной Каролине или Калифорнии – лишь бы уже начать!
Так все это активно и катилось вплоть до мая следующего, 1999 года. И вдруг все резко прекратилось, как по команде. Прочитав прессу и посмотрев новости, я понял что произошло. Огромный мыльный пузырь раздувшихся акций высокотехнологических компаний оглушительно лопнул на бирже акций НАСДАК. Биржевой индекс в одночасье рухнул с приблизительно 5 000 до 1 700. Взрыв этого пузыря совпал по времени с концом проекта
«Год 2000» – обновлением программ и переводом дат с двузначного обозначения года на чертырехзначный. Тысячи мэйн-фрэйм программистов потеряли работу. При их высокооплачиваемой работе многие уже никогда не смогли вернуться в программирование. Кто-то ушел в таксисты, кто-то на другие, гораздо менее оплачиваемые работы, другие вообще потеряли все. Я потерял один год, кучу денег на оплату учебы, а приобрел большую головную боль поиска новой карьеры. Что ж, я попробовал этот шанс – не получилось. Зато я перевернул еще одну американскую страницу, поняв на собственной шкуре, что любой «Клондайк», кажущийся незыблемым сегодня, может оказаться в руинах завтра.
Иногда, уже по инерции, я все же посылал резюме в компании, связанные с двигателями, топливами, моторными маслами, трением и износом, своей первоначальной и самой желанной специальности. Один раз мне позвонили из исследовательского центра компании Экссон, что находится в центральном Нью-Джерси. Они пригласили меня на интервью и попросили подготовить презентацию по моим предыдущим работам в области трибологии (наука, изучающая трение, износ и смазывание) двигателей. Трудно описать мою радость – работать в такой фирме да еще и заниматься любимым делом! Я взял три дня в счет отпуска на работе, чтобы подготовить доклад. В назначенный день и час лимузин от компании уже ждал меня у подъезда. Я оделся по самому высокому дресс-коду и спустился к машине. Часа через полтора мы приехали в тихий городок в центральном Нью Джерси, который носил имя Клинтон (не по имени тогдашнего президента, а такое же обычное, как в России какая-нибудь Гузовка) и подкатили к современному зданию главного исследовательского центра компании. У входа меня встретили двое сотрудников, молодые женщина и мужчина. Был уже вечер, и они провели меня в отель, где я должен был остановиться на ночь. Сказали, что будут ждать меня через полчаса внизу, в ресторане отеля, где нам предстоял совместный обед, что являлось частью протокола. Мы встретились опять, уже в ресторане. Они оба сели напротив меня и так мы стали общаться – сначала на общие темы, потом на профессиональные, затем опять на общие. Потом принесли обед, помню, я заказал салмон. Мы пообедали, не могу сказать, что я чувствовал себя свободно, но совсем не так плохо. Общаясь в неформальной обстановке, они оценивали меня по своим стандартам, мне неизвестным.
На следующее утро та же сотрудница, с которой мы обедали, заехала за мной в отель, где я уже ждал в вестибюле, и мы поехали в офис. Она представила меня менеджеру отдела кадров, которая стала рассказывать о совершенно немыслимых бенефитах для работающих в компании сотрудников. Я слушал, думая, только бы взяли, я на любые самые скромные бенефиты согласен. Однако это было частью процедуры представления, и я провел где-то с полчаса, слушая это, отвечая на вопросы и задавая свои.
Затем менеджер отдела кадров проводила меня к сотруднику лаборатории, который водил и показывал мне лаборатории для испытаний моторных масел и присадок, где я увидел испытательные стенды, так знакомые мне по статьям в американской технической литературе. От этой экскурсии я был в полном восторге – неужели я буду работать в одной из лучших лабораторий мира? Испытательные двигатели и приборы, о которых я знал только по публикациям – вот они здесь!
Мой доклад начался в 10 утра. Когда я закончил минут через двадцать, люди даже зааплодировали, но было абсолютно неясно, понравилось ли мое выступление или это была просто вежливость людей, отдающих должное моим стараниям да еще не на родном языке. Во всяком случае, я ответил на все вопросы по докладу. Далее я должен был пройти через всех интервьюеров, а их было, как я потом насчитал не меньше десяти человек. Это был настоящий круговорот. Начал интервью начальник, затем меня передавали другому сотруднику, третьему и так далее, затем меня представили еще двум сотрудникам, с которыми у меня был ланч. Вопросы, ответы, обсуждения… Заканчивал я свой день в кабинете большого босса, затем опять в отделе кадров. Я был уверен, что они возьмут меня на работу.
Когда я возвратился домой, Марина, Эдди и Светлана встретили меня как героя. Марина устроила ужин. Я уже мысленно ощущал себя научным сотрудником крупнейшей в мире нефтяной компании. Мы ожидали хороших новостей. Я не мог дождаться, когда мне, наконец, позвонят. Прошла неделя, потом две недели, звонка не было. Тогда я решил позвонить сам. Ответ прозвучал как приговор суда: они нашли на эту вакансию кого-то другого. Это был конец моей иллюзии о работе по специальности, о которой я столько мечтал. Я должен был, наконец, спуститься на землю. Сделать это оказалось труднее всего, поскольку самым большим разочарованием в жизни может быть только прощание с иллюзиями, владевшими тобой годы…
После трех первых трудных американских лет наше семейство отправилось в свой первый заработанный отпуск во Флориду. Все эти три года мы работали, учились, постигали новую для нас планету Америку, искали в ней себя. Я чувствовал себя так, как будто нахожусь в какой-то временной командировке, где надо проявить себя, чтобы, вернувшись домой, не было стыдно отчитаться перед коллегами. Было не до воспоминаний и не до анализа прошлого. Когда приходят первые воспоминания – это и есть расставание с прошлым. В то флоридское путешествие я расставался с прошлым, но не потому, что хотел забыть его, а потому, что впервые вспомнил о нем, как о чем-то уже далеком. Большая часть жизни прожита там, в России, и эта страна будет оставаться со мной всегда. Но тогда это чувство впервые пришло ко мне уже как прошлое, а не как часть настоящего.
Мы приземлились в Форт-Лотердэйл, взяли в рент огромный «Кадиллак» и поехали в «Дисней Уорлд», что в Орландо. Конечно, все это выглядело сказочно. Скромная комната в отеле казалась нам роскошной, а обеды в дешевых ресторанах шикарными. И был «Дисней Уорлд», поражающий воображение нормального человека. Последние три дня мы провели в резорте на самом берегу океана. Потом я посещал Флориду много раз, но такого ощущения счастья уже не было.