«Кто эти люди… кто продвинулся так быстро из состояния тьмы до важных, влиятельных позиций в американском обществе – люди, кто так сильно напоминают других американцев во многих аспектах и кто так упрямо отличается от них?» (С. Silberman.
Число ответов на этот вопрос будет равно общему числу американских евреев – у каждого свой путь к тому, что Ч. Зильберман называет влиятельными позициями. Но есть и что-то общее, что делает значительную часть евреев другими, чем остальное общество в странах их рассеяния. И не имеет значения, кем человек себя идентифицирует, евреем или нет: за этим стоят гены и семья.
Религия в еврейской жизни играла разную роль в разные эпохи. В течение тысяч лет религиозная компонента была неразделима с этнической. С течением времени она сузилась от всеобъемлющей силы (древние и средневековые евреи, современные ультра-ортодоксы) до духовного стиля жизни (европейские евреи восемнадцатого и девятнадцатого веков, обитатели российской черты оседлости и современные консервативные евреи) и далее – до простого соблюдения праздников (современные нерелигиозные и реформистские американские, израильские и европейские евреи). Сегодня религиозная и этническая компоненты могут существовать независимо в каждой еврейской душе, а религиозная может даже вообще отсутствовать. В двадцатом веке количество нерелигиозных евреев увеличилось самым драматичным образом. Это отражает стремление новых поколений к более широкому восприятию мира. Религиозная ортодоксальность всегда соседствует с отсталостью: когда люди не хотят или боятся или не могут независимо мыслить, они руководствуются догмами. Сказанное характерно не только для американских евреев. Подобная тенденция наблюдается и у израильских евреев, где, по данным Гэллапа, в настоящее время более 50 % не рассматривают религию как важную часть своей повседневной жизни.
Для нерелигиозных евреев их еврейская идентичность является признанием этнической, но не религиозной принадлежности. Об этом сожалеет Джерри Клингер из Американского Еврейского Общества за Сохранение Еврейства. Он выразил свое мнение по этому вопросу так:
«Сохранение американского еврейства сталкивается с самым большим кризисом за 300 лет его существования. Современные американские евреи вполне обходятся без своей принадлежности к еврейству, пока они не столкнутся с историческими реалиями антисемитизма или ненависти к евреям в мире… Большинство американских евреев не знают, почему, и не могут объяснить, зачем они должны выбрать принадлежность к еврейству. Фаршированная рыба, суп с галушками из мацы, бэйглс, вкрапления языка идиш в английский – всего этого недостаточно, чтобы быть евреем… Большинство американских евреев являются евреями преимущественно через память культурной принадлежности. Гастрономический иудаизм или посещение еврейского кинофестиваля считается многими подтверждением своего еврейства» (Jerry Klinger.
В этой фразе видна тоска не только по еврейским традициям, но и по образу жизни, который веками вели евреи. К сожалению, а может быть, и к счастью, это уже невозможно, если только ты не живешь в ортодоксальной семье. Сам стиль жизни евреев прошлых веков, их обособленность от остального населения отражали характер отношений к ним со стороны коренных народов. Несколько отстраненный, замкнутый образ поведения современных ортодоксальных евреев, как бы пришедший из прошлого, показывает, что это было реакцией на преследования и ненависть, которые они испытывали по отношению к себе так долго.
Отдельные одиозные группы ультра-религиозных евреев, такие, как движение «Нетурей-Карта», рассматривают свою историческую родину Израиль как «государство, не имеющее права на существование» – еще один еврейский парадокс. Свою лепту в антиизраильскую политику вносят и некоторые ультралевые американские евреи – в 2009 году несколько американских евреев были в составе печально известной антиизраильской флотилии, направлявшейся в Газу для поддержки террористического режима Хамас. Понятно, что только единицы из американских евреев настолько левые и пропалестинские, что принимают участие в антиизраильских акциях. Однако не могу себе представить ни одного русского еврея Америки – демократа или республиканца – который мог бы даже помыслить об участии в этой провокационной флотилии.
В свободной и демократической стране, каковой являются Соединенные Штаты, антисемитизм не только не исходит от власти, но и не является традиционно народным, какой он есть в разных других странах. Посещение еврейских кинофестивалей, любовь к фаршированной рыбе и сохранение памяти о своей принадлежности – этого, оказывается, совсем не мало для сохранения еврейской идентичности. Быть евреем – это не столько чувство долга обязательного посещения синагоги и строгого соблюдения религиозных правил, сколько чувство принадлежности к племени, любви к его истории, понимания страданий, через которые прошел твой народ. Евреи Америки пополнились в конце двадцатого века за счет советских евреев, которые, как когда-то их предшественники из начала двадцатого века, интегрируются в это общество и становятся его вполне успешной частью.
Русские евреи, проживающие в США, являются частью американской нации, но в культурном отношении они имеют много общего с этническими русскими (не касаюсь сейчас религии или политики) и как ни странно, мало общего с другими евреями, родившимися в США. Между русскими и американскими евреями нет сколько-нибудь прочных социальных связей ввиду разности культур. И несмотря на то, что прадеды американских и бывших советских евреев, возможно, произошли из одного местечка черты оседлости, потомки тех и других, живущие в Америке, ментально далеки друг от друга. Слабые религиозные связи – да, существуют; но насколько могут быть искренне религиозны бывшие советские граждане – большой вопрос.
Америка – страна иммигрантов. Только в Нью-Йорке более трети жителей не родились в Америке, а приехали сюда в разном возрасте. Ни один этнос из сотен, ее населяющих, исключая местных индейцев, не может сказать, что эта земля принадлежит им. Здесь нет титульного народа. Да, расовая проблема существует, но дух всеобщей принадлежности стране, где все приезжие, создает атмосферу терпимости.
Идентичность у американского народа одна – американцы. Существуют, так сказать, «под-идентичности», причем они есть у каждого гражданина Америки, однако американская идентичность, как зонтик, покрывает все «под». Это не значит, что весь народ един, не значит, что он любит американскую политику, не значит, что он любит президента, но это значит, что быть американцем – это любить свободу и толерантность, быть открытым по отношению к людям и идеям. И это так непохоже на весь наш предыдущий опыт!
Брайтон советский
Русские в Америке нашли себя на условном Брайтон Бич, удивительном кусочке атлантического побережья в южном Бруклине, части большого Нью-Йорка. Разумеется, они живут не только на Брайтон Бич, поэтому я его назвал условным. Где только ни живут русские евреи, но везде остаются русскими!
Брайтон Бич – это синоним русской Америки, не только символическое, но и реальное имя иммигрантской общины, густо населяющей эту небольшую океаническую часть Бруклина. Не спеша иду по Брайтон Бич, где все жители – мои земляки по огромной бывшей сверхдержаве. Жизнь на Брайтоне зажигательна, а люди, еще помнящие полки с одними рыбными консервами и серыми макаронами, настолько привыкли к новому укладу изобильной жизни, что уже давно не считают ее таковой, жалуются на какие-то проблемы, которые вовсе и не были-то проблемами в Союзе, но смотрятся так, как будто никогда и не жили нигде, кроме этого райского места.
Легкий океанский бриз делает этот сентябрьский вечер еще более приятным. Деревянная прогулочная набережная (бордвок) вдоль темно-синего океана полна элегантно одетой публики. Метрдотели русских ресторанов зазывно предлагают прогуливающимся меню с вкуснейшей едой. Я смотрю на лица, ловлю обрывки неторопливых фраз. Все мне в них напоминает людей, осуществивших мечту Остапа Бендера о белых штанах и Рио-де-Жанейро. Я не поверил бы, что нахожусь в Америке, если бы не видел здесь редких полицейских в нью-йоркской униформе. Но вот что интересно: согласно статистике, средний доход семьи, живущей на Брайтоне, примерно на треть ниже средней нью-йоркской семьи, но мало где еще (может быть, только в Голливуде на вручении премии Оскара) вы увидите людей, так же роскошно одетых, как в средней руки русском ресторане. Это особенность наших женщин еще с советских времен – одеваться и выглядеть так, как будто «у нее все есть». Брайтон зовут маленькой Одессой за похожесть людей, климата и соленого бриза с этим черноморским городом. Разные люди из бывшего Советского Союза смешались здесь благодаря общности культур и южнорусского духа. Зайдите здесь в любой большой продуктовый магазин – и вы не услышите ни одного слова по-английски. Зайдете в маленький овощной магазин – увидите корейцев, освоивших русский язык. На некоторых прилегающих улицах найдете пакистанцев, китайцев, пуэрториканцев и других, но на вторых ролях – тон здесь задают советские. Это и есть Брайтон!
Первые советские евреи поселились здесь в начале семидесятых годов, постепенно все более вытесняя американских евреев, итальянцев и другие культуры. Я всегда слышу здесь среднерусский, украинский, кавказский или другие диалекты, но только не английский. Мои земляки, бывшие граждане бывшей страны, не производят впечатления побежденной в холодной войне стороны. Здесь побежденные оккупировали победителей, сами став победителями. Та таинственная война уходит все дальше, уже наступила вторая холодная, но советское прошлое обитателей Брайтон Бич все еще сидит глубоко в них, оно проникло в их благополучное настоящее, и эта комбинация и составляет уникальную сущность русской общины. Находясь здесь, ты пребываешь в неповторимом социальном мире, где конституция и законы американские, а культура, вкусы, национальные черты, социальные предпочтения – советские.
Брайтон трогает меня своей яркостью и внешним безделием, претенциозными манерами и гламуром, эксцентричностью, а также общей судьбой. Женщины, одетые в меха только для шоппинга; мужчины, имеющие бизнес внутри общины, для ведения которого английский им совсем не нужен; люди разного возраста, помогающие в бизнесе и получающие деньги налом и чаевыми – все это создает ощущение кешевой роскоши и доминирования жуликоватой торговли, процветавшей еще в советские времена. Брайтон – это философия определенного стиля жизни: раньше мы жили трудной жизнью, а вот теперь хотим отдохнуть и развлечься на океане, кушать вкусно, одеваться хорошо и при этом сохранить все свои привычки, язык и образ мышления.
Одна моя знакомая рассказала мне эпизод, произошедший с ней в то время, когда она только что приехала в Нью-Йорк из Украины. В свое время она закончила английскую школу в Киеве и вот, находясь первый раз на Брайтоне, она спросила какую-то женщину по-английски, как пройти к станции сабвэя. Женщина эта, имея в виду ее акцент, спросила, говорит ли она по-русски. «Да», – ответила моя знакомая. «Тогда что ж ты вые…ваешься?» – был ответ на русском. Типично местный стиль: русская культура доминирует здесь «по умолчанию», и если кто-то русскоговорящий обращается к такому же по-английски, то он уже ведет себя как-то не так, как положено. Боже меня упаси смотреть свысока на этих людей, ведь я тоже один из них!
Мое описание Брайтон Бич это взгляд изнутри, инсайдерская информация члена общины. Хотя по-настоящему, эта община существует только на словах, если сравнивать ее, например, с латиноамериканской, китайской, корейской и другими сообществами людей, объединенных по признаку происхождения. Русские здесь очень разобщены и… не очень-то любят друг друга. Звучит диковато? Но в этом тоже наше общее прошлое со злыми очередями и «вас здесь не стояло». Что поделать? Следующее поколение будет терпимее относиться друг к другу.
Многие русские предпочитают кушать только русскую еду, смотреть, слушать и читать только русские телевидение, радио, газеты. Американское? Нет, не интересно. Иным не интересна и культура страны, куда они приехали насовсем, другим кажется это бесполезным. Интересно, так ли происходила культурная ассимиляция еврейских эмигрантов из стран Восточной и Центральной Европы во время первой ее волны в начале двадцатого века? Вот что писал австрийский журналист Джозеф Рот об эмигрантах начала века: