Политическая оттепель началась с речи Хрущева на двадцатом съезде партии в 1956 году и его признания культа Сталина и его преступлений против своего народа. В первый, но не в последний раз в советской истории коммунистический лидер признавал грехи своей непогрешимой партии. Люди были шокированы и верили, что не политическая система повинна в этих преступлениях, а только лидер и его окружение. Возможно, они хотели в это верить. В следующий раз – а это будет в горбачевскую перестройку – они уже не будут верить. Понимание того, что такая политическая система станет всегда плодить несменяемых лидеров, – а в этом и заключена главная проблема политического тупика, – придет позже, да и то далеко не ко всем. Но та весна 1956-го была необычной, люди почувствовали облегчение после долгой зимы фанатического поклонения параноидальному вождю. Хрущев не изменил и не хотел изменить всю систему, он оставил все то же самое, только без (почти без) пролития крови своего народа.
И все
И это время стало временем расцвета литературы и искусств, что напрямую связано с оттепелью. Литература стала подниматься из возвеличивающего и прославляющего соцреалистического мусора к серьезным, ранее немыслимым произведениям, публиковавшимся в «толстых» журналах. Страна узнала много новых имен, преимущественно молодых поэтов и писателей. Никогда ранее, да и позднее тоже, поэты не собирали такой огромной аудитории слушателей. В театрах ставились новые спектакли, отражающие настоящие человеческие проблемы, иногда с легкими намеками на существующий политический режим. Язык монологов имел двойной смысл, так чтобы деятели культуры в штатском не могли прямо обвинить автора пьесы и режиссера в антисоветчине. Зрители ловили каждое слово и затем обсуждали, как бесстрашно авторы поставили свою пьесу. Это не была свобода в искусстве, это был проблеск, остановка преследования и истребления тех, кто хоть на йоту отклонялся от преснятины и подобострастия. Но тогда это рассматривалось как наступление новой эры.
Апофеозом оттепели явилось вынесение гроба с телом Сталина из мавзолея на Красной Площади в 1961 году. Историк Рой Медведев в своей книге о Н. С. Хрущеве приводит воспоминания журналиста В. Стрелкова, явившегося свидетелем вынесения гроба, где он описывает, как ночью, за спешно построенным забором, состоялось это вынесение. (Р. Медведев,
После 1961-62 годов стало заметно, что Хрущев поощряет славословия и восхваления его самого. Становилось очевидным, что культ личности опять возвращается, но как всегда в истории, уже не в виде трагедии, а фарса. И опять газеты, партийные функционеры и разного рода «передовики производства» стали водружать его округлую фигуру на пьедестал славы. Народ еще не забыл Сталина, но вовсю, хотя и тайком, смеялся над Хрущевым.
Даже в период оттепели все детали огромной тоталитарной машины работали безостановочно: идеологический аппарат партии, КГБ, информаторы, подавление и преследование диссидентов и прочее. Тем не менее, хрущевская оттепель вспоминалась потом с ностальгией, возможно, потому, что оставались какие-то надежды на приход лета. После событий Пражской Весны, когда советские танки вошли в Чехословакию летом 1968 года – подавить восстание народа, никаких надежд уже не оставалось. Зима тревоги нашей пришла обратно, слава богу, что без геноцида.
Сотни тысяч, миллионы освобожденных в начале оттепели политических потянулись из Гулага домой, где их, после десятилетий небытия, уже, скорее всего, никто не ждал. «… Сколько веры и лесу повалено, сколь изведано горя и трасс!» – надо было обладать талантом Высоцкого, чтобы сочинить такие строки о сталинских зэках с поковерканной судьбой.
Другим слоем тоталитарного общества, кто почувствовал наступление новых времен и отбросил сталинские догмы советского пуританства, была часть молодежи, довольно небольшая, которых назвали стилягами. Стиляги идолизировали западную культуру, в особенности американский образ жизни, стиль одежды, поведения и т. п. Фактически, это был первый протест в среде молодежи против идеологии религиозного поклонения коммунизму и его вождям, против примитивного бытия одинаково выглядевших людей. Партийные идеологи видели в этом угрозу своему господству, и поэтому официальная пропагандистская машина слала проклятья и травила бедных стиляг. Движение сошло «на нет» к началу шестидесятых, его заменили увлечение западной поп-музыкой, Битлз, американскими культовыми кинофильмами, проникавшими в Союз в обход тонкого сита министерства культуры. Они влияли на послевоенное поколение, которое отходило все дальше от надоевшей и примитивной идеологии. Но только очень малая часть, всего несколько человек, обладали решимостью и готовностью пожертвовать своей судьбой, чтобы стать диссидентами – их имена теперь всем известны. Большинство же молодежи были далеки от политики; устраивали вечеринки, дружили, влюблялись. Официальная идеология была где-то на другом полюсе.
Помню детское наблюдение того периода. Я был в четвертом классе, когда, после развенчания культа личности Сталина, наша молоденькая учительница Софья Марковна как-то сказала нам открыть учебники Родная Речь на тех страницах, где был изображен Сталин, и вырвать все страницы с его портретом. Все ученики, а было нас в классе около сорока, стали старательно вырывать листы из учебника, потом подходили к учительскому столу и отдавали учительнице. Набралось много. Когда все Сталины были вырваны из нашей родной речи, учительница взяла их и вышла из класса, вернувшись затем обратно без них. Естественно, это была не ее затея и даже не районного или городского отдела образования, а гораздо выше. Так страна прощалась со своим идолом, как потом оказалось – не навсегда. Через 10–15 лет следующие лидеры страны Советов будут считать, что сталинский режим был совсем не плох, а страна окрепла за период его руководства, но зерна недоверия к лидерам со стороны народа были уже посеяны. Так называемая десталинизация то усиливалась, то наоборот отступала, и направление зависело от того, кто рулит государством.
Историческая справка 11. Среди некоторой, все еще не очень большой части евреев СССР, годы оттепели были и годами возникшего и выросшего национального самосознания. Вот что пишет Михаэль Бейзер о еврейском национальном движении того времени:
«Оттепель послесталинского периода была ознаменована, среди прочего, и первыми каплями еврейской эмиграции в Израиль (53 человека в 1954 году, 106 – в 1955-м и 753 – в 1956-м). В основном уезжали пожилые люди под маркой „объединения семей“. После 20-го съезда партии (1956) вернулись из лагерей заключенные сионисты. Расстрелянных идишистских писателей реабилитировали посмертно. В 1957 году Московской хоральной синагоге разрешили издать молитвенник и открыть маленькую ешиву. Менее явным стал антисемитизм в кадровой политике. Приезд израильской делегации на Московский фестиваль молодежи и студентов (1957) вызвал настоящий ажиотаж среди советских евреев. Многие искали личных встреч с израильтянами, говорили о своем желании эмигрировать, просили материалы об Израиле, учебники иврита. Однако советская власть не прощала своим поданным несанкционированных контактов с иностранцами, тем более с гражданами Израиля. За контакты с израильской делегацией и с членами израильского посольства, за распространение материалов об Израиле поплатились свободой десятки сионистов… Синагога стала местом встреч национально настроенных евреев. В 1959 году на праздник Симхат Тора у Московской синагоги собралось 30 тысяч человек, в основном молодежь. „На ура“ принимались выступления израильских спортсменов, музыкантов и певцов, деятелей кино. Популярностью пользовались выступления Нехамы Лифшиц, Михаила Александровича, Сиди Таль, Анны Гузик, Эмиля Горовца, исполнявших песни на идиш» (М. Бейзер.
Безусловно, время «космополитов» и «Дела врачей» миновало, но остался государственный антисемитизм, подогревавшийся личным антисемитизмом самого Хрущева, который, несмотря на свое объявление, что «еврейского вопроса» в СССР не существует, сам способствовал преследованию евреев теперь уже за экономические преступления. Для расправы над группой лиц еврейской национальности был издан новый, более жесткий закон, и их, уже осужденных, судили заново и приговорили к расстрелу:
«…В 1961 г. началась кампания борьбы с „хищениями социалистической собственности“, носившая откровенно антисемитский характер. Для обеспечения вынесения подсудимым более жестоких приговоров власти пошли на грубое нарушение законодательства. Это проявилось уже в первом подобном процессе, проходившем летом 1961 г., – деле Рокотова. Я. Рокотов, В. Файбишенко, Н. Эдлис и др. были обвинены в нарушении правил о валютных операциях. К моменту ареста максимальное наказание за подобное преступление составляло три года лишения свободы. 15 июня 1961 г. все трое были приговорены к 15 годам лишения свободы на основании указа Президиума Верховного Совета от 5 мая 1961 г., хотя преступления, в которых их обвиняли, они совершили до издания указа. То есть действию закона была дана обратная сила. б июля 1961 г. был издан указ Президиума Верховного Совета „Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях“, предусматривавший „применение смертной казни – расстрела за спекуляцию валютными ценностями или ценными бумагами“. По протесту Генерального прокурора СССР Верховный суд применил новый указ в отношении Я. Рокотова и В. Файбишенко, они были приговорены к смертной казни. Практически во время процессов по экономическим делам в 1961-64 гг. подсудимые обвинялись на основании законов, принятых после того, как они совершили преступление. Подавляющее большинство подсудимых были евреями… В 1961-64 гг. за экономические преступления было казнено в РСФСР 39 евреев, на Украине – 79, в Киргизии – 8, в Белоруссии – б, в Литве – 7, в Молдавии – б, в Казахстане – 2, в Узбекистане – б, в Латвии – 2, в Эстонии – 2, в Азербайджане – 2, в Грузии – 2»
Из четырехсот судебных процессов по т. н. экономическим преступлениям, где главными обвиняемыми были евреи, с 1961 по 1967 г. осудили 1 676 евреев, 163 из них (почти каждого десятого) приговорили к смертной казни (История евреев Израиля. Очерк девяносто первый. Антисемитизм в Советском Союзе в послесталинский период, www.istoki.ru).
Особо злобным нападкам подвергались сионизм и иудаизм, обвинялись во всех смертных грехах, в частности, в «пособничестве американскому империализму», выпускались книжонки с названиями типа «Реакционная сущность иудаизма», или «Иудаизм без прикрас», или «Осторожно, сионизм». Бронзовые советские идеологи считали любое общественное движение вне рамок коммунистической доктрины, вредоносным, а уж еврейское было почти шпионско-подрывным. Ну как же! Сионизм опасен для советской власти: а что, если советские евреи пожелают воссоединиться в одном государстве Израиль, где они будут строить свою национальную культуру? Государственный антисемитизм продолжался и в период оттепели, он лишь принял другую форму: из каннибальского времен борьбы с космополитами он превратился в борьбу с несуществующим врагом – сионизмом. За этим гонением была поощряемая властями ненависть к евреям.
«Оттепель» закончилась, и период с середины шестидесятых до середины восьмидесятых вошел в историю как время «застоя». Время было совсем неинтересное, старческое политбюро старалось все сохранить, как есть, но это было невозможно. Большинство анекдотов той поры приходилось на немощность Л. И. Брежнева, особенно к концу его правления, и на тупые идеологические посылы закостенелой в своих догмах партии.
После оттепели вместо лета вернулась зима. Молодое поколение, созревшее к семидесятым годам, уже способно было оценить разницу между окружающей действительностью и тем, чему их учили на уроках научного коммунизма. Эти люди уже ни в какие коммунистические сказки не верили. На смену военному и довоенному поколениям людей, верящих в идеалы социализма, приходило новое поколение агностиков и прагматиков.
Долгое время на радио шла веселая юмористическая передача под названием «Опять 25», и вдруг она бесследно исчезла, даже упоминание о ней пропало. Примерно через год, в марте 1976 года, стало все ясно: передачу убрали в преддверии 25-го съезда КПСС, чтобы, не дай бог, не возникло аналогии со смешной радиопередачей. Те, кто распорядился ее убрать, точно не догадывались, что разыгранный по сценарию съезд был посмешнее передачи «Опять 25».
В перестройке
Историческая справка 12. В конце восьмидесятых Советская империя входила в фазу агонии. Если одним словом охарактеризовать обстановку в стране, предшествующую перестройке, то это «ложь». Высшие лидеры врали народу о том, что страна ускоренными темпами «развивается» (состояние стагнации они называли «развитой социализм»); партийные аппаратчики среднего звена врали своим начальникам о больших урожаях, а также фабриках и заводах, работающих эффективно; простой народ фальшиво показывал свою поддержку курса партии на демонстрациях 7 ноября и 1 мая, а сам почем зря клял старцев, засевших в политбюро. Кумовство, взятки, блат. Неэффективное промышленное производство, девять лет афганской войны, упавшие мировые цены на нефть, катастрофы на транспорте и в энергетике окончательно подорвали и без того неэффективную экономику. В отличие от эпохи шестидесятых, в перестройку никто уже не вспоминал о коммунизме, который, согласно Хрущеву, должен был наступить в 1980 году. Когда в 1982 году умер Брежнев, народ встретил это спокойно, затем, после каждой следующей кремлевской смерти, люди только жалели стариков, взявшихся за непосильную ношу.