Книги
Там, где мы есть. Записки вечного еврея
На море белые барашки. Мы все страдаем от морской болезни. На своей ночной вахте чувствовал себя довольно паршиво. В машинном отделении еще хуже, чем на палубе – меньше освежающего воздуха. Не хочется курить весь день.
Кильский канал отделяет Ютландский полуостров от европейского материка. Погода стоит чудесная, и Германия просто великолепна. Мы ждем шлюзования около часа. Стою на палубе и смотрю на берег, на городок Киль. Я вижу отца и дочь, которые наблюдают за нашим судном. Отец без ноги, на костылях, смотрит в бинокль на нас, советских. Интересно, о чем он сейчас думает? Может быть, вспоминает что-то, что случилось с ним больше двадцати лет назад на Восточном фронте? Это любопытство, ненависть, искупление?
Вот мимо проходят норвежское судно, шведское, датское, восточно-германское. Вот британский танкер из Гулля, вся их команда на верхней палубе, они машут нам и что-то выкрикивают. Мы машем в ответ. Наше судно стоит, идет шлюзование. Рядом стоит огромный сухогруз, на палубе которого много африканцев, черных, как смола. Это „Кульпаун Ривер“ из Ганы. Я и несколько курсантов стоим у рейлинга прямо напротив них буквально в нескольких метрах – советские и африканские моряки. Я вижу, что африканцы заметили наш красный флаг на корме, один из них прокричал нам по-английски: „Коммунизм гуд, капитализм бэд!“ Мы одобрительно замахали. После шлюзования идем медленно, опять чуть-чуть не касаясь кромки, смотрим на немцев на берегу. В мае было 2 0 лет победы над Германией, но я не вижу никаких следов войны, тех, что видел у нас в Калининграде. Вот стоит несколько девушек, они машут нам, а две из них посылают нам воздушные поцелуи. Не понимаю, наши отцы убивали друг друга… и вот так посылать воздушные поцелуи?
В 20:40 мы выходим из канала, и перед нами Северное море. Чайки отличаются от балтийских, там они темнее, чем здесь, а может, просто кажется».
В 19:30 ошвартовались в Роттердаме. Местные дети бегают около только что спущенного трапа, они что-то говорят нам, мы не понимаем. С ними девушка лет 16–17, стоит в отдалении, словно стесняясь подойти ближе. Нам сходить с судна до увольнения нельзя, и мы кидаем детям значки, которые они хватают и тут же нацепляют на себя. Кто-то из наших спросил девушку, как ее зовут, она сказала – Дора. После чего тот же настойчивый спросил ее просто для смеха, кого из нас она выбирает. Этого? Она отрицательно помотала головой. Этого?… Когда очередь дошла до меня, она под громкий гогот моих друзей ответила утвердительно. Я, чувствуя, что должен как-то реагировать, тоже рассмеялся и послал ей последний из оставшихся у меня значков. Она в ответ послала мне алюминиевое кольцо. Тут появился третий помощник капитана и сказал, что сейчас на палубе начнутся работы, и нам всем пришлось разойтись.
Вечером „Зенит“ покидает порт, я выхожу на верхнюю палубу и вижу… Дору, она одна. Мы смотрим друг на друга, так и не познакомившись, но уже прощаясь. Я вижу ее в последний раз, и мы никогда больше не встретимся. То, что даже не началось, так и осталось в романтическом ореоле.
Кто-то включил приемник и поймал европейскую радиостанцию. Исполняла группа, которую я раньше не слышал. Название группы „Битлз“ а песня мне очень понравилась.
На 10-й день нашего перехода „Зенит“ заходит в этот маленький французский городок. Как только трап установлен, несколько человек сразу поднимаются на борт. Они о чем-то разговаривают с офицерами и потом проходят к капитану. Позже я узнал, что это были французские коммунисты.
Боцман открывает трюма, и около двадцати французских докеров начинают разгрузку целлюлозы, которую мы доставили».
Очень интересный день. Утром много французов пришли к пирсу – посмотреть на советский теплоход. Впуск же был разрешен только с 18:00. В одну минуту все палубы заполнились гостями. Все они шумные, эмоциональные, радостные. Меня назначили сопровождать одну из групп как экскурсовода. Моими посетителяли были шестеро девушек в возрасте от 14 до 18-ти. Все хорошенькие, а одна, самая старшая, просто ослепительно красива. Мари-Франсэз, так ее звали, говорила по-английски лучше, чем ее подруги, и я обращался в основном к ней. Я показываю девушкам рулевую рубку учебный гирокомпас, библиотеку затем провожу по разным судовым помещениям. Я показываю им фотографии советских космонавтов на стене в кают-компании. К моему изумлению, они знают их всех по именам! Мы разговариваем и на другие темы, они интересуются жизнью в Советском Союзе и я, конечно, описываю ее в хорошем свете. Наконец, я привожу их в небольшой кинозал, где всем гостям показывают фильм „Мелодии Дунаевского“, а сам иду принимать следующую группу. Это муж и жена, она – француженка лет 40, а он из Испании, ему около 50. Она хорошо говорит по-английски, рассказывает мне, что ее муж сражался в Испании против Франко в 36-м, затем, после поражения республиканцев, бежал во Францию. Во времена оккупации и коллаборационистского режима Виши был схвачен нацистами и посажен в концлагерь Дахау, выжил и был освобожден войсками союзников. Они оба коммунисты, оба очарованы Советским Союзом и нашим кораблем. Напоследок мы обмениваемся адресами. Она читает мою фамилию, спрашивает, почему она звучит не по-русски. „Я еврей“, – отвечаю, присматриваясь к их реакции, они одобрительно кивают. Она говорит большое спасибо по-русски и мы расстаемся».