Идеальный иммигрант

Эдик, или Эдди, как его звали американцы, стал психологическим мостом между Америкой и мной. Это только кажется, что страну, где жить тяжело, можно легко покинуть, даже если ты имеешь такую возможность. Все обстояло сложнее в культурном и психологическом плане. И вот кто-то, кого ты хорошо знаешь, твой близкий друг с подросткового возраста, все-таки уезжает и обосновывается в неизвестной стране на другом полушарии, в то время, когда тебе это кажется авантюризмом. И этот кто-то – мой друг Эдди, который был близок мне, как брат. Из писем Эдди к отцу я узнаю, что через короткое время он устроился там, в Далласе, на работу, и не кем-нибудь, а чертежником! И это с тем английским, который он увез отсюда?

История жизни моего друга исключительна настолько, насколько может быть исключительна жизнь незаурядного человека. Предпринимательский талант и природное обаяние обеспечили его успех в бизнесе всего за какие-то 8–9 лет. И это при том, что вначале не было ни языка, ни денег, ни хорошей специальности, ни связей. Это значит, что секрет его достижений в нем самом, в его личных качествах. Известно много историй о быстром успехе в Америке. Эта история характерна тем, что она показывает: большой и (что важно) честный успех людей, начавших с нуля, все еще возможен.

Мы с ним дружили еще со школы, он был всегда в центре, всегда бесспорным лидером. Его давно нет с нами, но каждый из его окружения помнит о нем все. Он ввел меня в круг своих друзей, которые стали и моими. Он не был ни красив, ни хорошо сложен, но тем не менее, был фантастически популярен в любой компании. Он никогда не ухаживал, не волочился за девушками, это они бегали за ним и звонили ему. Секрет его харизмы заключался в остроумии и естественном поведении в любых обстоятельствах. Есть такие люди, которые везде и всегда чувствуют себя в своей тарелке, а он, к тому же, везде и всегда мог найти самые нужные в данной ситуации слова, которые трогали каждого – настолько точны и остры были его шутки и реплики. Вначале, когда он только появлялся в компании незнакомых ему людей, никто на него особого внимания не обращал, но как только он говорил какую-то фразу или короткий, но точный комментарий, внимание присутствующих переходило к нему и затем он постепенно завоевывал интерес каждого и всех. Он достигал этого не долгими рассказами о чем-то, а так, мимоходом, шуточками.

В нем, безусловно, был талант притягивать к себе разных людей, называемый обаянием. Слова, в которые он облекал свои шутки, попадали в самую точку, потому что выражали то, что могло быть в мыслях у каждого. Это проникало в душу, и никто не мог остаться равнодушным. Эта удивительная способность очаровывать людей своим чувством юмора, умом, а также большой предпринимательский талант были причиной его впечатляющего успеха в бизнесе много лет спустя. Во всех его бизнес-идеях и воплощениях он всегда изобретал альтернативные пути на случаи, если основной не сработает.

После окончания школы каждый из нас пошел своим путем. Эдди поступил в Политехничеслий институт, я – в Инженерное Морское училище. Мы встречались, часто с подружками, и было особенно весело, когда наши подружки тоже дружили между собой. Мои родители души в нем не чаяли – он был внимателен к ним, и каждый раз, когда я уходил в море на много месяцев, он навещал их, и это его внимание трогало. Он, конечно, был лидер в нашей дружбе, у него всегда были какие-то свежие идеи – кого навестить, как сделать деньги или куда поехать развлечься.

Один раз в год, в октябре, мы собирались у ленинградской Синагоги на Лермонтовском проспекте в праздник Симхат Тора, куда приходили толпы еврейской молодежи Ленинграда – просто повеселиться. Эти встречи, конечно, не имели отношения к религии, важно было почувствовать себя среди своих в этом мире другой идентичности. Суровые милиционеры ходили с рупорами, увещевая «граждан евреев» сойти с проезжей части улицы, но их никто не слушал. Эти новые знакомства имели продолжение и оказались впоследствии настолько прочны, что до сих пор мы поддерживаем отношения с некоторыми из ребят и девушек той поры. И как всегда, Эдди был в центре любой из собравшихся групп. В жизни он был открыт, но только внешне, он никогда не открывал больше той информации, которой, он считал, можно поделиться. Я не знал всех его деловых связей и что соединяет его с таким большим количеством людей. Думаю, что он обладал уникальной природной способностью привлекать к себе людей, которую Дейл Карнеги описал в своей книге «Как завоевывать симпатии и оказывать влияние на людей».

Мы продолжали дружить и после того, как оба женились, и наши жены никогда не возражали против наших традиционных встреч, в противоположность другим русским женам из-за склонности мужей к возлиянию. Мы много говорили о еврейской эмиграции, только начавшейся в ранних семидесятых. Это было очень далеко от моих реалий того времени. Да, антисемитизм был ненавистен, но это государство, эти повадки партфункционеров и КГБ были понятны, как понятны были и источники всех проблем такого рода, и было ясно, что ожидать и откуда. Не преодолеть – это было невозможно – а просто, что надо делать, чтобы выжить. Это не было ни диссидентство, ни одобрение той власти – Советского Союза. Антисемитизм, поддерживаемый государством, был так же предсказуем, как и любая другая идеологическая догма. Мы, как и наши родители, жили с этим и воспринимали как данность: спасибо, что без погромов.

Таковы были наши реалии, когда я узнал, что Эдди с семьей, к тому времени пополнившейся двумя детьми, собирается уезжать. Зная его решительность, я мог ожидать такой шаг с его стороны, и тем не менее, когда он сказал мне об этом году в 79-м, я был шокирован. Хорошо помню эти проводы, холодный мартовский день в аэропорту Пулково, обыск с пристрастием всех членов его семьи. Я был уверен, что вижу его в последний раз и не представлял, как он будет жить в далекой стране без языка, без денег и без работы. Наконец, самолет взлетел и взял курс на Вену, где их ждал промежуточный иммиграционный пункт.

Наше общение закончилось. Я не мог переписываться с ним, иначе имел бы проблемы на работе. Я получал информацию об Эдди только через его отца-пенсионера. Тогда я не мог представить себя на его месте, не мог понять, как можно культурно интегрироваться в новое общество настолько, чтобы быть там успешным. В 1983-м мы, несколько его друзей, собравшись, написали ему письмо. Через несколько месяцев мы получили через отца ответ с подарками. Помню одно пожелание из его письма нам, его друзьям: «Ребята, парьтесь в бане, в чистом теле – еврейский дух». Мне достался японский калькулятор со многими функциями, что в те годы было неправдоподобной роскошью для советской действительности. «Ну, если он способен дарить такие подарки, – наивно подумал я, – то наверняка он там процветает».

Где-то в середине восьмидесятых Эдди уже работал в Кантоне, штат Огайо. Один из его новых друзей привел его в местный клуб, где познакомил его не с кем иным, а с конгрессменом от этого штата Ральфом Регулой. То ли тот выступал там, то ли сам он кого-то слушал, но член Палаты Представителей Конгресса Соединенных Штатов Ральф Регула находился в том клубе в то время, когда Эдди там появился. Я не знаю, при каких обстоятельствах состоялась их встреча. Однако она состоялась, и они долго говорили о положении советских евреев, о том, что с тех пор, как в Белый Дом пришел более решительный президент Рейган, Советский Союз больше не выпускает тех из них, кто хочет эмигрировать. Эдди хотел добиться, чтобы его отцу, жившему в Ленинграде, дали разрешение на выезд. Конгрессмен воспринял его проблему серьезно и начал активную работу в более широком плане: написал письмо советскому послу Добрынину, прося возобновить эмиграцию евреев. Регула затем поехал в Москву, потом в Ленинград, посетил отцаЭдди в его квартире, пригласил его в Кэнтон. Несколько позже отец, которому советские власти все-таки дали выездную визу под нажимом конгрессмена, приехал в Кэнтон. На пресс-конференции, организованной Регулой, отца попросили выступить. Эдди переводил его речь. Я далек от мысли, что только это письмо и эта пресс-конференция разрешили проблему возобновления еврейской эмиграции, но это был еще один клич из многих на тему «отпусти народ мой».